В первое время она казалась ему глупенькой. Привыкнув к женщинам-хищницам, искушенным в любовных делах, как старый вояка искушен в боевых маневрах, женщинам, опытным во всех приемах кокетства и тонкостях страстей, он счел слишком пресной эту сердечную простоту и даже относился к Христиане с легким презрением.
Но мало-помалу сама эта нетронутость, эта чистота заинтересовали его, потом пленили, и, следуя своей увлекающейся натуре, он начал окружать молодую женщину нежным вниманием.
Он знал, что лучшее средство взволновать чистую душу — это беспрестанно говорить ей о любви, делая вид, что думаешь при этом о других женщинах; и, ловко пользуясь ее разгоревшимся любопытством, которое сам же и пробудил в ней, он под предлогом доверчивых излияний души принялся читать ей в тени лесов настоящий курс любовной страсти.
Для него, так же как и для нее, это была увлекательная забава; всевозможными маленькими знаками внимания, которые мужчины умеют изобретать, он показывал, что она все больше нравится ему, и разыгрывал роль влюбленного, еще не подозревая, что скоро влюбится не на шутку.
Для них обоих вести эту игру во время долгих, медлительных прогулок было также естественно, как естественно для человека, оказавшегося в знойный день на берегу реки, искупаться в прохладной воде.
Но с того дня, когда в Христиане пробудилось настоящее кокетство, когда ей вдруг открылись все женские хитрости обольщения и вздумалось повергнуть к своим стопам этого человека бурных страстей, как захотелось бы выиграть партию в крокет, наивный искуситель попался в сети этой простушки и полюбил ее.
И тогда он стал неловким, беспокойным, нервным; она же играла с ним, как кошка с мышью.
С другой он не подумал бы стесняться, дал бы волю смелым признаниям, покорил бы ее захватывающей пылкостью своего темперамента; с нею он не решался на это: она была так непохожа на других женщин, которых он знал раньше.
Всех этих женщин уже обожгла жизнь, им можно было все сказать, с ними он мог осмелиться на самые дерзкие призывы страсти, дрожа, шептать, склоняясь к их губам, слова, от которых огонь бежит в крови. Он знал себя, знал, что бывает неотразимым, когда может открыться свободно в томящем его бурном желании и взволновать душу, сердце, чувственность той, которую любит. Ги де Мопассан. Монт-Ориоль
• Женщина на облачной волне -\ легкая моя, благая Муза. \ Потому-то ворох за спиной\ не прими за ангельские крылья -\ я оброс той облачной волной, \ в милый час она меня прикрыла. Евгений Сабуров Из книги «Пороховой заговор» 1995Тот хрусталь, который ты дала,
Литература
" Привыкнув к женщинам-хищницам, искушенным.. как старый вояка в боевых маневрах"...есть современная трактовка Мопассана?
Константин Паустовский "Золотая роза" :
Он тянулся к нежности, как брошенный ребенок, хмурясь и стесняясь. Он поверил в то, что любовь не только вожделение, но и жертва, и скрытая радость, и поэзия этого мира. Но было уже поздно, и на его долю остались одни укоры совести и сожаления.
И он жалел, он глубоко досадовал на себя за небрежно отброшенное и осмеянное счастье. Ему вспоминалась русская художница Башкирцева, почти девочка. Она была влюблена в него. Он ответил на эту любовь насмешливой, даже несколько кокетливой перепиской. Его тщеславие мужчины было удовлетворено. Большего он не хотел.
Но что Башкирцева! Гораздо сильнее он жалел о молодой работнице одной из парижских фабрик.
Случай с этой работницей описал Поль Бурже. Мопассан негодовал. Кто дал право этому салонному психологу развязно врываться в подлинную человеческую трагедию? Конечно, он сам, Мопассан, виноват в этом. Но чем поможешь, что поделаешь, когда уже нет сил и соль слоями оседает у него в голове! Он даже слышит по временам треск ее маленьких острых кристаллов, когда они вонзаются в мозг.
Работница! Наивная, прелестная девушка! Она начиталась его рассказов, один только раз в жизни видела Мопассана и полюбила его со всем пылом своего сердца - такого же чистого, как и ее сияющие глаза.
Наивная девушка! Она узнала, что Мопассан не женат и одинок, и безумная мысль отдать ему свою жизнь, заботиться о нем, быть его другом, женой, рабой и служанкой зародилась у нее с такой силой, что она не могла ей противиться.
Она была бедна и плохо одета. Целый год она голодала и откладывала сантим за сантимом, чтобы сшить себе изящный туалет и появиться в нем перед Мопассаном.
Наконец туалет был готов. Она проснулась ранним утром, когда Париж еще спал, когда сны заволакивали его, как туман, и сквозь этот туман неярко светило только что вставшее солнце. Это был тот единственный час, когда в аллеях лип на бульварах можно было услышать пение птиц.
Она облилась холодной водой и медленно и осторожно, как невесомые и душистые драгоценности, начала одевать на себя тончайшие чулки и маленькие блестящие туфли и, наконец, прекрасное платье. Она посмотрелась в зеркало и не поверила своему отражению. Перед ней стояла искрящаяся радостью и волнением тонкая, прелестная женщина с темными от любви глазами и нежным алым ртом. Да, такой она появится перед Мопассаном и признается ему во всем.
Мопассан жил на даче за городом. Она позвонила у калитки. Ей открыл один из друзей Мопассана, жуир, циник и ловелас. Он, усмехаясь и раздевая ее глазами, сказал, что господина Мопассана нет дома, что он уехал на несколько дней со своей любовницей в Этрета.
Она вскрикнула и быстро пошла прочь, хватаясь маленькой рукой в слишком тугой лайковой перчатке за прутья железной ограды.
Друг Мопассана догнал ее, усадил в фиакр и отвез в Париж. Она плакала, бессвязно говорила о мести и в тот же вечер, назло себе, назло Мопассану, отдалась этому жуиру.
Через год она уже была известна в Париже как одна из молодых куртизанок. А Мопассан, узнав тогда об этом от своего друга, не выгнал его, не дал ему пощечину, не вызвал его на дуэль, а только усмехнулся: история с девушкой показалась ему довольно забавной. Да, пожалуй, это был неплохой сюжет для рассказа.
Как страшно, что сейчас нельзя было вернуть то время, когда эта девушка стояла за калиткой его дома, как благоухающая весна, и доверчиво держала в протянутых к нему маленьких ладонях свое сердце!
Он даже не знал ее имени и называл ее теперь самыми ласковыми именами, какие он мог придумать.
Он извивался от боли. Он готов был целовать следы ее ног и умолять о прощении, он, недоступный, великий Мопассан. Но ничем уже нельзя было помочь.
(Окончание см. в комментарии) :
Он тянулся к нежности, как брошенный ребенок, хмурясь и стесняясь. Он поверил в то, что любовь не только вожделение, но и жертва, и скрытая радость, и поэзия этого мира. Но было уже поздно, и на его долю остались одни укоры совести и сожаления.
И он жалел, он глубоко досадовал на себя за небрежно отброшенное и осмеянное счастье. Ему вспоминалась русская художница Башкирцева, почти девочка. Она была влюблена в него. Он ответил на эту любовь насмешливой, даже несколько кокетливой перепиской. Его тщеславие мужчины было удовлетворено. Большего он не хотел.
Но что Башкирцева! Гораздо сильнее он жалел о молодой работнице одной из парижских фабрик.
Случай с этой работницей описал Поль Бурже. Мопассан негодовал. Кто дал право этому салонному психологу развязно врываться в подлинную человеческую трагедию? Конечно, он сам, Мопассан, виноват в этом. Но чем поможешь, что поделаешь, когда уже нет сил и соль слоями оседает у него в голове! Он даже слышит по временам треск ее маленьких острых кристаллов, когда они вонзаются в мозг.
Работница! Наивная, прелестная девушка! Она начиталась его рассказов, один только раз в жизни видела Мопассана и полюбила его со всем пылом своего сердца - такого же чистого, как и ее сияющие глаза.
Наивная девушка! Она узнала, что Мопассан не женат и одинок, и безумная мысль отдать ему свою жизнь, заботиться о нем, быть его другом, женой, рабой и служанкой зародилась у нее с такой силой, что она не могла ей противиться.
Она была бедна и плохо одета. Целый год она голодала и откладывала сантим за сантимом, чтобы сшить себе изящный туалет и появиться в нем перед Мопассаном.
Наконец туалет был готов. Она проснулась ранним утром, когда Париж еще спал, когда сны заволакивали его, как туман, и сквозь этот туман неярко светило только что вставшее солнце. Это был тот единственный час, когда в аллеях лип на бульварах можно было услышать пение птиц.
Она облилась холодной водой и медленно и осторожно, как невесомые и душистые драгоценности, начала одевать на себя тончайшие чулки и маленькие блестящие туфли и, наконец, прекрасное платье. Она посмотрелась в зеркало и не поверила своему отражению. Перед ней стояла искрящаяся радостью и волнением тонкая, прелестная женщина с темными от любви глазами и нежным алым ртом. Да, такой она появится перед Мопассаном и признается ему во всем.
Мопассан жил на даче за городом. Она позвонила у калитки. Ей открыл один из друзей Мопассана, жуир, циник и ловелас. Он, усмехаясь и раздевая ее глазами, сказал, что господина Мопассана нет дома, что он уехал на несколько дней со своей любовницей в Этрета.
Она вскрикнула и быстро пошла прочь, хватаясь маленькой рукой в слишком тугой лайковой перчатке за прутья железной ограды.
Друг Мопассана догнал ее, усадил в фиакр и отвез в Париж. Она плакала, бессвязно говорила о мести и в тот же вечер, назло себе, назло Мопассану, отдалась этому жуиру.
Через год она уже была известна в Париже как одна из молодых куртизанок. А Мопассан, узнав тогда об этом от своего друга, не выгнал его, не дал ему пощечину, не вызвал его на дуэль, а только усмехнулся: история с девушкой показалась ему довольно забавной. Да, пожалуй, это был неплохой сюжет для рассказа.
Как страшно, что сейчас нельзя было вернуть то время, когда эта девушка стояла за калиткой его дома, как благоухающая весна, и доверчиво держала в протянутых к нему маленьких ладонях свое сердце!
Он даже не знал ее имени и называл ее теперь самыми ласковыми именами, какие он мог придумать.
Он извивался от боли. Он готов был целовать следы ее ног и умолять о прощении, он, недоступный, великий Мопассан. Но ничем уже нельзя было помочь.
(Окончание см. в комментарии) :
Луиза Мэй
Причёска стильная и дорогой прикид ,
Движенья грациозны как у кошки ,
Взгляд томный будоражит и манит
Ну чем скажите не модель с обложки .
Все думают что Хищница она ,
Что пачками поклонников меняет .
А хищница усевшись у окна ,
Романы о чужой любви читает .
Нет, принца на коне Она не ждёт,
Она давно в них верить перестала .
Ей нежности, любви недостаёт ,
Которую, она везде искала .
Она "победам " потеряла счёт ,
А сердце разрывается на части ,
Но верит, что любовь свою найдёт ,
Чтоб навсегда в её остатся власти .
И не любовница, и не жена ,
Как яркая журнальная обложка ,
Не Хищница, а женщина она ,
Но просто одинокая немножко .

Причёска стильная и дорогой прикид ,
Движенья грациозны как у кошки ,
Взгляд томный будоражит и манит
Ну чем скажите не модель с обложки .
Все думают что Хищница она ,
Что пачками поклонников меняет .
А хищница усевшись у окна ,
Романы о чужой любви читает .
Нет, принца на коне Она не ждёт,
Она давно в них верить перестала .
Ей нежности, любви недостаёт ,
Которую, она везде искала .
Она "победам " потеряла счёт ,
А сердце разрывается на части ,
Но верит, что любовь свою найдёт ,
Чтоб навсегда в её остатся власти .
И не любовница, и не жена ,
Как яркая журнальная обложка ,
Не Хищница, а женщина она ,
Но просто одинокая немножко .

Девушка вошла в проходную и доверчиво предъявила свежее удостоверение, еще пахнущее типографской краской. Егорыч поправил для строгости очки и посмотрел документ. Удостоверение было действительно с сегодняшнего дня. Явно новенькая.
– Спиртное с собой несете? – грозно спросил он.
– Откуда? – изумилась она.
– Не «откуда», а «где». Вы знаете, где у нас проносят спиртное?
– Где?… – растерялась она.
– Везде! – грянул цербер. – В таких местах, что и сказать-то срамотища. А тебя, девка, я покуда не знаю. Я тебя первый раз вообще вижу. Откель мне знать, что у тебя где там может быть? Пожалуй-ка сюда!
И он сделал служебный жест в сторону своего закутка за стойкой, приглашая ее к личному досмотру.
– Кофточку расстегни, – приказал он. – Не стесняйсь, ничо, это дело служивое, все расстегивают.
– Правда? – доверчиво спросила девушка, расстегивая пуговки неловкими розовыми пальчиками.
– Так… еще… вот хорошо… Ишь ты какая сисястенькая, – с грубоватой стариковской лаской одобрил он. – А в лифчике у тебя чего?
– Грудь, – объяснила она, смущаясь.
– Я понимаю, что не задница. Я спрашиваю, спрятано там под сиськами чего?
– Ничего не спрятано…
– А ты докажи! Ты предъяви!… Девушка завела руки за спину и начала расстегивать лифчик. Застежку заело.
– Ладно уж, – смягчился Егорыч, передумывая. – Я так проверю на первый раз.
И умелыми профессиональными руками ощупал юные упругие груди.
– Ишь ты, а кажется, будто что-то подложено. У другой бы там поллитра в резиновой грелке поместилось, а у тебя все свое, – неискренне подивился он. – А между ног у тебя чего будет?
– Чего? – покраснела она. – Чего у всех.
– У всех, знаешь, чего там только не бывает! И спиртное тащат, и детали разные, и деньги когда крадут, тоже ваша сестра между ног прятать норовит. Ты давай того, предъяви. Это служебный досмотр называется. Ты привыкай, новенькая.
Новенькая послушно кивнула, задрала замшевую юбку-«бананку» и опустила черные скромные трусики.
– Ты ноги-то, ноги-то раздвинь! – прикрикнул досматривающий. – А чего это ты там волосы такие густые отрастила? Сама молоденькая, а прическа между ног – как грива! Чего там прячешь?
– Я не прячу, – растерялась девушка. – Оно само…
– Чегой «само»? Вот все потом так говорят – «само»!… А потом милицию вызывать… А ну-ка…
Он запустил руку в курчавую поросль и сжал пальцы. От наслаждения глаза его закрылись пергаментными веками, как у сдохшего старого петуха.
– Кажись, и вправду ничего неположенного нет, – признал он, с трудом отрываясь от своего занятия. – Ну ладно, иди уж. И смотри у меня на будущее – чтоб все в порядке было! – И погрозил узловатым пальцем с прокуренным желтым ногтем.
Девушка привела себя в порядок и прошла сквозь будочку проходной в фабричный двор. ..
– Спиртное с собой несете? – грозно спросил он.
– Откуда? – изумилась она.
– Не «откуда», а «где». Вы знаете, где у нас проносят спиртное?
– Где?… – растерялась она.
– Везде! – грянул цербер. – В таких местах, что и сказать-то срамотища. А тебя, девка, я покуда не знаю. Я тебя первый раз вообще вижу. Откель мне знать, что у тебя где там может быть? Пожалуй-ка сюда!
И он сделал служебный жест в сторону своего закутка за стойкой, приглашая ее к личному досмотру.
– Кофточку расстегни, – приказал он. – Не стесняйсь, ничо, это дело служивое, все расстегивают.
– Правда? – доверчиво спросила девушка, расстегивая пуговки неловкими розовыми пальчиками.
– Так… еще… вот хорошо… Ишь ты какая сисястенькая, – с грубоватой стариковской лаской одобрил он. – А в лифчике у тебя чего?
– Грудь, – объяснила она, смущаясь.
– Я понимаю, что не задница. Я спрашиваю, спрятано там под сиськами чего?
– Ничего не спрятано…
– А ты докажи! Ты предъяви!… Девушка завела руки за спину и начала расстегивать лифчик. Застежку заело.
– Ладно уж, – смягчился Егорыч, передумывая. – Я так проверю на первый раз.
И умелыми профессиональными руками ощупал юные упругие груди.
– Ишь ты, а кажется, будто что-то подложено. У другой бы там поллитра в резиновой грелке поместилось, а у тебя все свое, – неискренне подивился он. – А между ног у тебя чего будет?
– Чего? – покраснела она. – Чего у всех.
– У всех, знаешь, чего там только не бывает! И спиртное тащат, и детали разные, и деньги когда крадут, тоже ваша сестра между ног прятать норовит. Ты давай того, предъяви. Это служебный досмотр называется. Ты привыкай, новенькая.
Новенькая послушно кивнула, задрала замшевую юбку-«бананку» и опустила черные скромные трусики.
– Ты ноги-то, ноги-то раздвинь! – прикрикнул досматривающий. – А чего это ты там волосы такие густые отрастила? Сама молоденькая, а прическа между ног – как грива! Чего там прячешь?
– Я не прячу, – растерялась девушка. – Оно само…
– Чегой «само»? Вот все потом так говорят – «само»!… А потом милицию вызывать… А ну-ка…
Он запустил руку в курчавую поросль и сжал пальцы. От наслаждения глаза его закрылись пергаментными веками, как у сдохшего старого петуха.
– Кажись, и вправду ничего неположенного нет, – признал он, с трудом отрываясь от своего занятия. – Ну ладно, иди уж. И смотри у меня на будущее – чтоб все в порядке было! – И погрозил узловатым пальцем с прокуренным желтым ногтем.
Девушка привела себя в порядок и прошла сквозь будочку проходной в фабричный двор. ..
классика
и в этом все
и в этом все
А по короче нельзя? .Своими словами. Человек ленив, зачем ему напрягаться и учить других.
Похожие вопросы
- Чем отличается художник в современной трактовке от Мастера в античном смысле этого слова? см. Пикассо.
- Каких реальных и ирреальных статуй, памятников заслуживают известн. лит. герои, современная трактовка, в т. ч и Дон Гуан?
- «ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ОСМЕЛИВАЮТСЯ» ...Это что за тип? см. Мопассана.
- Изменились ли современные леди и джентльмены на курортах? см. Мопассана.
- Мопассан жив?
- Где найти полный текст поэмы Ги Де Мопассана "Сельская Венера"?
- Бутылка муската придает очарование Гюи де Мопассану? см. мнение Исаака Бабеля.
- С "древней" женщиной было легче или с современной? см. Иоанну Хмелевскую.
- В каком месте земли легче всего дышится и самые ароматные запахи? см.Мопассана.
- Хотят ли современные женщины быть слабыми? см. М. Веллера.
Малопонятных? Нет, очень понятных теперь для него! Они благословенны, эти чувства! Они-святая святых нашего несовершенного мира! И он написал бы сейчас об этом со всей силой своего таланта и мастерства, если бы не соль. Она съедала его, несмотря на то, что он выплевывал ее целыми горстями. Целыми едкими большими горстями.