Можно ли пару примеров "белых ворон" в литературе различных эпох, не вписывавшихся в оттепели и заморозки?

Родившись в 1944 году, поэт принадлежал к поколению
появившихся на свет в конце и сразу после войны, естественным образом
(тотальное падение рождаемости) отделенному от предыдущего, к которому, в
частности, принадлежали Александр Кушнер и Виктор Соснора, Леонид Аронзон и
Иосиф Бродский. Это были не попавшие в Оттепель, не в смысле легитимированной
советским обществом карьеры (Аронзон с Бродским тоже в нее не вписались), а в
смысле эпохальном, историческом.
Совершенно отчетлива их манифестация отказа от неоромантической парадигмы 60-х
с героем-мачо, такой явственной у Бродского (“Я входил вместо дикого зверя в
клетку / выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке... ”), Сосноры (“Художник
пробовал перо, как /... тренер бицепс... ”), приход ей на смену совсем иной
героики, коренящейся в самой культуре, в самой поэтической ткани:
Дух культуры подпольной, как раннеапостольский свет,
брезжит в окнах, из черных клубится подвалов.
Пью вино архаизмов. Торчу на пирах запоздалых,
но еще впереди — я надеюсь, я верую — нет! —
я хотел бы уверовать в пепел хотя бы, в провалы,
что останутся после — единственный след
от погасшего слова, какое во мне полыхало!
Кривулинские стихи взорвали эгоцентрику шестидесятников: в них вместо
бесчисленных оттенков “я” на равных правах поселились с одной стороны Тютчев и
Пастернак, Дейнека и Шостакович, а с другой — бомжи, ветераны колониальных
экспедиций, какие-нибудь лимитчицы-минетчицы. Своим, таким нехарактерным для
“инновационного проекта”, гуманизмом поэт словно бы совершал вылазку на
“территорию противника”, требовавшего изображения “духовной красоты человека
труда”:
почерк девичий округлый семиклассный
адреса на стенке предложенья разновидности любви
дескать я на все на все уже согласна
вся как мертвая — но плоть мою порви
оживу и легче снега лягу
рядом с голубями на карниз
превращается душа в томительную влагу
тяжелеет сердце тянет сердце вниз
...
лучшая пора цветенье праздник райский
вид на внутренний замусоренный сумрачный эдем
где сойдешь с ума от невозможной ласки
не шепнув ни разу: Господи, зачем? Сергей Завьялов. Тишина и господство бессмертия «НЛО» 2001, №52

И, взглянув на небосклон туманный, \ Он упал, чуть слышно простонав, \ И сбылись его стихи, - и раны \ Обагрили зелень пыльных трав. Грааль-Арельский (1888 или 1889-1938?) На смерть Н. Гумилева 1921