Насколько верно утверждение?

У нас явления хотя бы условного сатаны в классическую литературу, например, можно пересчитать по пальцам одной руки: романтический гот-демон у Лермонтова, сильно психологизированный чёрт у Достоевского, да и всё — до самого Серебряного века, дьяволы которого были заслуженно забыты потомками (были ещё импортированные, подражательные или переведённые из европейской литературы дьяволы — но они не в счёт).

На Западе же дьявол — совершенно неотъемлемая часть всего культурного здания. Без него нет ни «Фауста», ни «Божественной комедии», ни «Потерянного рая», ни байроновского «Каина», ни ибсеновского «Пер Гюнта». Ни Эдгара По, ни Марка Твена, ни даже Стивена Кинга.

При этом дьявол в западной культуре — существо куда более активное, чем тут у нас. Если русский литературный герой скатывается до злодейства — то это не потому, что к нему явился разноглазый хромой незнакомец и давай подсовывать интересные предложения. Строго говоря, даже самый знаменитый «русский» сатана Воланд (подчёркнутый «иностранец», кстати) никого толком не искушает, а в худшем случае подставляет, провоцируя граждан на грехопадения, которые те и так совершают только дым. Сатана в отечественной культуре — не активный инициатор греха, а скорее его владелец. То есть если русский герой начинает всерьёз думать о дьяволе — значит, он уже основательно в его власти.

Сатана же западный — не ленив и не потусторонен. Он здесь
Он деловито и непрерывно носится во плоти среди людей, строя аферы, заключая контракты, предлагая оферты и чуть ли не играя на бирже. Его присутствием и воздействием объясняется слишком многое, чтобы его можно было просто так взять и выбросить из картины мира.