Цитаты про героев романа Красное и черное

"..Это был хрупкий, невысокого роста 18-19 лет,
с неправильными, но тонкими чертами лица и
орлиным носом.
Большие черные глаза, которые в минуты покоя сверкали
мнением с огнем, теперь горели лютой ненавистью.
Темно-каштановые волосы росли так низко, что почти
закрывали лоб, а когда он сердился, лицо его принимало
неприятное выражение.
...Еще с детства его чрезвычайно бледное и задумчивое
лицо вызвало у отца предчувствие, что сын его недолго
протянет на этом свете, а если и выживет, то будет
бременем для его семьи. Все домашние ненавидели его,
а он ненавидел своих братьев и отца".
"Кроме пламенной души, Жульен имел чрезвычайную память.
Юноша назубок выучил весь Новый завет по-латыни,
так же изучил книгу «О папе» Жозефа де Местра чем
и удивил сначала семью де Реналь, где работал гувернером,
а потом слухи разошлась по всему Верьеру, что Жюльен
дает в руки Адольфу, старшему сыну мэра,
Новый завет, открывает его на любой странице и Жульен
продолжает наизусть.
Дети его очень полюбили, а он их совсем не любил.
И даже любовь к госпоже де Реналь была полна
честолюбия".

"В продолжение многих лет не было, кажется, в жизни
Жюльена ни одного часа, когда бы он не повторял себе,
что Бонапарт, безвестный и бедный поручик, сделался
владыкой мира с помощью своей шпаги.
Эта мысль утешала его в несчастьях..."

"Когда Бонапарт заста­вил говорить о себе... военная
доблесть... была не­обходима, и она была в моде.
А теперь священник в сорок лет получает жалованья
сто тысяч франков,
то есть ровно в три раза больше, чем самые зна­менитые
генералы Наполеона",- так размышлял Жюльен.
И эти размышления привели его к оп­ределенному выводу:
он ясно понял, что его преж­ний идеал устарел и остался
где-то, в прошлом.

"Вечное притворство в итоге довело его до того,
что он не мог чувствовать себя свободным даже с Фуке".

Сидя в тюрьме, Сорель размышляет:
“Меня оскорбили самым жестоким образом”
"....Дайте мне жить моей идеальной жизнью.
Все эти ваши мелкие дрязги, ваши рассказы о житейской
действительности, более или менее оскорбительные для
моего самолюбия, только и могут что заставить меня упасть
с неба на землю.
Всякий умирает, как может, вот и я хочу думать о смерти на
свой собственный лад. "

…Вот мое преступление, господа, и оно будет наказано
с тем большей суровостью, что меня, в сущности,
судят отнюдь не равные мне.
Я не вижу здесь на скамьях присяжных ни одного
разбогатевшего крестьянина, а только
одних возмущенных буржуа.."

"Маркиз был безупречен по отношению к своей жене:
он заботился о том, чтобы салон её достойным
образом блистал, однако не пэрами,
ибо он полагал, что эти новые его коллеги недостаточно
знатны, чтобы бывать у него запросто, по-дружески,
и недостаточно забавны, чтобы терпеть их здесь
на положении низших.
А друзья дома, которые полагали, что маркиз из
прихоти покровительствует Жюльену,
на всякий случай ухаживали за ним."

Ему было все равно, за какой аристократкой
"охотиться": за госпожой де Реналь или за её подругой
госпожой Дервиль:
“Эта женщина не может меня уважать, а если так, -
я не должен противиться чарам её красоты;
мой долг стать ее любовником”.
“Одна из этих двух женщин должна быть моей”, -
говорил он сам себе и думал, что ему было бы гораздо
приятнее ухаживать за госпожой Дервиль - не потому,
что она лучше, а лишь потому, что она всегда видела
его только гувернёром,
которого уважают за ученость, а не простым мастеровым
с ратиновою курточкой под мышкой, каким он впервые
предстал перед госпожой де Реналь".