«Я не хочу, чтоб свет узнал мою таинственную повесть, как я любил, за что страдал...» — было ли что скрывать Лермонтову?

Владимир Одоевский однажды спросил Лермонтова, с кого он списал своего Демона? — «С самого себя, князь, — отвечал шутливо поэт, — неужели вы не узнали? <...>». В этой великосветской шутке кроется невольное признание. Постоянно раскрывающаяся в могучей силе и сложности человеческая и творческая натура Лермонтова требовала такого же по широте души и мощи духа героя: вся внутренняя жизнь поэта была, как и у Демона, полетом меж небом и землей.

Критик Сергей Андреевский писал, что устами Демона поэт излил всю свою неудовлетворенность жизнью, «<...> т. е. здешнею жизнью, а не тогдашним обществом, всю исполинскую глубину своих чувств, превышающих обыденные человеческие чувства, всю необъятность своей скучающей на земле фантазии <...>».

Лермонтов не мог не понимать, что в своем вечном споре с Богом («Демон», стихотворение «Благодарность» и другие произведения) он испытывает Его терпение и рискует жизнью.
Но какова суть его «распри» со Всевышним? У Лермонтова человеческое начало автономно и стоит равноправно с божественным. Он говорит с Богом, как равный с равным, — и так никто не умел говорить <...> Только у Лермонтова он — сын Божий, и не боится Отца, потому что “совершенная любовь исключает страх”»...

Его загадочную судьбу, напоенное тайнами творчество еще долгие и долгие годы будут осмысливать и постигать люди.

"У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель."
Анна Ахматова

"Этой жизни суждено было проблеснуть блестящим метеоритом, оставить после себя длинную струю света и благоухания и исчезнуть во всей красе своей... какие поэтические тайны унес он с собой в могилу? Кто разгадает их?.."
В. Г. Белинский о Лермонтове

"Слова: «глаза его не смеялись, когда он смеялся» (о Печорине) — действительно применялись к нему (Лермонтову)… Внутренно Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба…!
А. И. Герцен

Роман "Бледный огонь" Владимира Набокова построен не совсем привычно: он слагается из поэмы, вступления и комментариев к ней. "Бледный огонь" - роман-сейф с двумя ключами и двумя шифрами, причем не всегда понять, какой шифр какому ключу соответствует. Роман несколько сложнее по структуре, чем простое линейное повествование. На самом деле, это много сложнее и то, что на поверхности, всего лишь верхушка айсберга девять десятых под водой. Внимательный и неленивый читатель отыщет в книге высоты и глубины, которые подарят море чистой радости и возможность дельфином кувыркаться в гипертексте, протягивая нити ко всему в интеллектуальном пространстве, до чего можно дотянуться, и сознавая при том, насколько Набоков больше него, дерзнувшего в своей малости следовать за изгибами авторской мысли. Ну и будет умаляться, на поверхности поэма "Бледный огонь", написанная вымышленным американским поэтом Джоном Шейдом, каковую после его смерти приобрел, издал и снабдил собственными комментариями профессор Кинбот, эмигрант, преподаватель того же колледжа в Аппалачских горах, где подвизался и Шейд. Небольшое совершенно очаровательное произведение занимает примерно десять процентов от общего объема, остальные девять десятых - комментарии Кимбота. Следует оговориться, что комментатор заинтересован в труде поэта не только в силу дружеской привязанности (откровенная гомосексуальность Кимбота заставляет предположить в его отношении к Шейду род платонической влюбленности), дело в том, что они много раз беседовали о Зембле (родина Кимбота, за словом слышится "земля") и он рассчитывал, что в поэме будет описана история короля-изгнанника. Надеждам не суждено сбыться напрямую, стихи автобиографичны, но за буквой в духе поэмы слышится яростный зуммер плача по потерянному раю, каким для обоих был мир их детства. И это странным образом роднит двух литераторов, которые оба суть альтер-эго Набокова.

"Начало дня, средина лета мне
Всего милей. Я как-то в полусне
Подслушал, как восстала ото сна
Другая часть меня, - и, дух сполна
Освободив, на луг себя увлек,
Где пил зари топазы клеверок
И Шейд стоял - в пижаме и в одном
Ботинке - тоже полный полусном.
И так себя, смеясь, соединя,
Проснулся я, разбив скорлупку дня:
Малиновки скакали предо мной
И на траве лежал ботинок мой -
Мой тайный штамп, мой оттиск, мой секрет,
Мираж, миракль, срединнолетний бред!"

"В небесах тожественно и чудно спит Земля в сиянье голубом". Откуда Лермонтов более чем за 100 лет освоения космоса знал, что Земля оттуда голубая? Наверное, что-то знал по-своему.
Вот и стихотворение А. Суркова 1942 года. "ВИДНО, ВЫПИСАЛ ПИСАРЬ МНЕ ДАЛЬНИЙ БИЛЕТ... "После долгих ненастий недружной весны
Ждет и нас ослепительный май". Откуда тогда Сурков знал, что Победа будет в мае?