«Я счастлива жить образцово и просто: как солнце, как маятник, как календарь, быть светской пустынницей стройного роста+

Я счастлива жить образцово и просто:
Как солнце – как маятник – как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой – как всякая Божия тварь.

Знать: Дух – мой сподвижник, и Дух – мой вожатый!
Входить без доклада, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато, –
Как Бог повелел и друзья не велят.

М. Цветаева, 1919

НАДПИСЬ НА ПОЭМЕ "ТРИПТИХ"

И ты ко мне вернулась знаменитой,
Тёмно-зелёной веточкой повитой,
Изящна, равнодушна и горда…
Я не такой тебя когда-то знала,
И я не для того тебя спасала
Из месива кровавого тогда.
Не буду я делить с тобой удачу,
Я не ликую над тобой, а плачу,
И ты прекрасно знаешь почему.
И ночь идёт, и сил осталось мало.
Спаси ж меня, как я тебя спасала,
И не пускай в клокочущую тьму.

А. Ахматова, 1944

По такому белому снегу
Белый ангел альфу-омегу
Мог бы крыльями написать
И лебяжью смертную негу
Ниспослать мне как благодать.

Но и в этом снежном застое
Еле слышно о непокое
Сосны чёрные говорят:
Накипает под их корою
Сумасшедший слёзный разлад.

Верхней ветви - семь вёрст до неба,
Нищей птице - ни крошки хлеба,
Сердцу - будто игла насквозь:
Велика ли его потреба, -
Лишь бы небо впору пришлось.

А по тем снегам из-за лога
Наплывает гулом тревога,
И чужда себе, предо мной
Жизнь земная, моя дорога
Бредит под своей сединой.

А. Тарковский, 1974

Подъезды встречают мерцаньем нечётким,
и бухает дверь за спиной деловито...
В подъездах целуются парни с девчонками.
А я им завидую. Очень завидую...
Я всё это помню до малых подробностей:
дорога ещё непонятна, не начата.
И сразу же - нагромождение сложностей,
в которых земля для любви предназначена.
Впервые приходится сложно молчать,
всё понимать с полуслова.
И на записки не отвечать
загадочно, долго, сложно.
Впервые пугают случайные взгляды.

И время как вкопанное остановилось!
И веришь в великие сложные клятвы...
Неужто из сложности этой я вырос?!
Я старше. Я здорово знаю сам:
пустяшней всех пустяков
к девичьим сердцам, дрожащим сердцам
подбирать отмычки стихов.
Как всё это просто!
До смеха. До жути.
Далёкие клятвы однажды затихли...
Влюблённые мальчики, не обессудьте!
Наверно, и вас простота настигнет...
Целуются восемнадцатилетние
самозабвенно и неутомимо.
В восторженном лепете,
собственном лепете для них
открываются сложности мира!..

А я опускаю голову вниз.
Влюблённых я обхожу осторожно.
И очень тихо прошу: - Вернись,
та, первозданная сложность.

Р. Рождественский

Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.

Она ко мне внимательна особо
И на немые муки торовата.
А счастье исчезало без возврата...
За что, я не пойму, такая злоба?

И все исподтишка, все шито-крыто.
И вот сидит на краешке порога
Старуха у разбитого корыта.

- А что? - сказала б ты. -
И впрямь старуха.
Ни памяти, ни зрения, ни слуха.
Сидит, бормочет про судьбу, про Бога.

М. Петровых

Никто не поможет, никто не поможет,
Метанья твои никого не тревожат;
В себе отыщи непонятную силу,
Как скрытую золотоносную жилу.

Она затаилась под грохот обвала,
Поверь, о, поверь, что она не пропала,
Найди, раскопай, обрети эту силу
Иль знай, что себе ты копаешь могилу.

Пока ещё дышишь - работай, не сетуй,
Не жди, не зови - не услышишь ответа,
Кричишь ли, молчишь - никого не тревожит,
Никто не поможет, никто не поможет…

М. Петровых

Так было, так будет
в любом испытанье:
кончаются силы,
в глазах потемнело,
уже исступленье,
смятенье, метанье,
свинцовою тяжестью
смятое тело.
Уже задыхается сердце слепое,
колотится бешено и бестолково
и вырваться хочет ценою любою,
и нету опасней мгновенья такого.
Бороться так трудно,
а сдаться так просто,
упасть и молчать,
без движения лежа...
Они ж не бездонны -
запасы упорства...

В. Тушнова

А. Ахматова
Реквием

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
1961

Вместо предисловия

В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
- А это вы можете описать?
И я сказала:
- Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.

1 апреля 1957, Ленинград
Посвящение

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними "каторжные норы"
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат -
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор... И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет... Шатается... Одна...
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.

Мне шилом стукнули в глаз
И проткнули хрусталик насквозь,
А пока я был удивлён,
Сняли куртку, штаны и часы.

И теперь я без глаза хожу,
Без куртки, штанов и часов.
А что остаётся мне,
Если больше их нет у меня?

О. Мандельштам в те далекие тридцатые годы, когда все вокруг прославляли "мудрого вождя", он, рискуя головой, сказал жестокую правду:" Что не казнь у него, то малина...". Головы своей поэт не берег.

… В мирах любви, - неверные кометы, -
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не исстребит, -
Полночных Солнц к себе нас манят светы.
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид —
Изгнанники, скитальцы и поэты!
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Кому земля — священный край изгнанья,
Кто видит сны и помнит имена, -
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья!
Максимилиан Волошин — В мирах любви.

Бальмонт, не по теме, но не знаете какое отношение автора к человеку и его чувствам в "Декамероне". Боккаччо