Классическая литература, рассказы о цыганах

Среди рассказов М. Горького поищите

Вхожу я с такою отважною решимостью на крылечко, перекрестился и зачурался, ничего: дом стоит, не шатается, и вижу: двери отворены, и впереди большие
длинные сени, а в глубине их на стенке фонарь со свечою светит.
Осмотрелся я и вижу налево еще две двери, обе циновкой обиты, и над ними
опять этакие подсвечники с зеркальными звездочками.
Я и думаю: что же это такое за дом: трактир как будто не трактир, а видно,
что гостиное место, а какое - не разберу.
Но только вдруг вслушиваюсь, и слышу, что из-за этой циновочной двери
льется песня... томная-претомная, сердечнейшая,
и поет ее голос, точно колокол малиновый, так за душу и щипет,
так и берет в полон.
Но только вижу я разных знакомых господ ремонтеров и заводчиков и так просто богатых купцов и помещиков узнаю, которые до коней охотники, и промежду всей
этой публики цыганка ходит этакая... даже нельзя ее описать как женщину,
а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется,
а из черных глаз так и жжет огнем.
Любопытная фигура! А в руках она держит большой поднос, на котором по краям
стоят много стаканов с шампанским вином, а посредине куча денег страшная.
Только одного серебра нет, а то и золотом и ассигнации, и синие синицы, и серые утицы, и красные косачи, -только одних белых лебедей нет.
Кому она подаст стакан, тот сейчас вино выпьет и на поднос, сколько чувствует усердия, денег мечет, золото или ассигнации; а она его тогда в уста поцелует и поклонится.
И обошла она первый ряд и второй - гости вроде как полукругом сидели - и потом проходит и самый последний ряд, за которым я сзади за стулом на ногах стоял,
и было уже назад повернула, не хотела мне подносить, но старый цыган, что
сзади ее шел, вдруг как крикнет:
— Грушка! — и глазами на меня кажет.
Она взмахнула на него ресничищами... ей-богу, вот этакие ресницы, длинные-предлинные, черные, и точно они сами по себе живые и, как птицы какие,
шевелятся, а в глазах я заметил у нее, как старик на нее повелел, то во всей
в ней точно гневом дунуло.
Рассердилась, значит, что велят ей меня потчевать, но свою должность исполняет: заходит ко мне за задний ряд, кланяется и говорит:
— Выкушай, гость дорогой, про мое здоровье!
А я ей даже и отвечать не могу: такое она со мною сразу сделала!
Сразу, то есть, как она передо мною над подносом нагнулась и я увидал,
как это у нее промеж черных волос на голове, будто серебро, пробор
вьется и за спину падает, так я и осатанел, и весь ум у меня отняло.
Пью ее угощенье, а сам через стакан ей в лицо смотрю и никак не разберу:
смугла она или бела она, а меж тем вижу, как у нее под тонкою кожею,
точно в сливе на солнце, краска рдеет и на нежном виске жилка бьет...
"Вот она, - думаю, - где настоящая-то красота, что природы
совершенство называется."

Н. С. Лесков. Очарованный странник. Гл. 13
https://ilibrary.ru/text/15/p.13/index.html

Чтецкий конкурс? Так и цыган не скажет.))

П. Мериме "Кармен". Е. А. Друц "Цыгане". Д. Рубина "Цыганка"

Поэма Пушкина "ЦЫГАНЫ".

— Слушайте, морэ, что расскажу, — приосанилась пхури. — Слушайте да мотайте на ус. — Она помолчала, требуя тишины. — Римляне решили распять Иисуса. Двоим солдатам дано было восемьдесят монет и послали их за гвоздями. Надо было четыре длинных гвоздя — приколотить Иисусу руки и ноги. Солдаты пропили в кабаке половину денег, хватились — а уже полдень. К заходу солнца им приказано было принести гвозди. Ну, они бросились к кузнецу: «Быстро давай четыре гвоздя на распятие. Иисуса-преступника будем казнить». Кузнец был еврей, знал Иисуса. Сказал: «Для Иисуса гвоздей не стану ковать». Солдаты ему показали сорок монет и заорали: «Именем императора, старый хрыч!» Старик ответил: «Не будет гвоздей». Солдаты зажгли ему бороду и прокололи его своими длинными пиками, а он смотрел им в глаза и не плакал. Пришли солдаты к другому кузнецу. Их в Иерусалиме было много — целая слобода. Приказали отковать за сорок монет четыре толстых гвоздя. Тот ответил: «За сорок монет могу сделать штук пять небольших гвоздей. У меня жена, дети, нельзя мне в убыток работать». «Еврей, — зарычали солдаты, — заткнись и делай, что говорят. А то и этого не получишь». Ну, он испугался, стал к горну. Солдаты торопят: «Давай-давай, Иисуса распнем на рассвете». Услышав это, еврей воздел руки, в ужасе замер. И в тишине услышал голос соседа, убитого солдатами: «Ария, бросай клещи и молот. Гвозди куешь для казни Невинного». Голос был тихий, как дуновение. Ария бросил молот: «Не буду!» Слышали и солдаты этот голос. Узнали его. Но были пьяны и злы. А пьяный солдат — это бык без рогов. Наставили свои пики: «Именем императора!» Еврей на колени упал: «Не могу я гвозди ковать для смерти Иисуса. Меня Бог накажет». — «Ах, так?..» И его закололи. Солнце уже опустилось, солдаты бросились к третьему мастеру. То был сириец. Ворвались к нему, а пики в крови. Он увидел кровь и начал работу, ни слова не говоря. Но как только он отковал первый гвоздь, послышались голоса убитых. Он бросил все и отпрянул от наковальни. Солдаты прикончили и сирийца. Скажу вам, ромалэ, вот что: солдаты уже трезвели. Если б не пропили половину денег, они бы вернулись в свой лагерь, сказали бы там о голосах мертвецов. Это считалось дурным предзнаменованием… И продлилась бы земная жизнь Иисуса. Но без монет и гвоздей они побоялись идти назад. Солнце уже за гору зашло. Солдаты нашли цыгана за воротами Иерусалима. Он только что раскинул шатер и кузню устроил… Монеты цыган положил в карман, лишь после того раздул горн. Вот первый гвоздь отковал, остудил, вот второй, вот и третий готов, взялся за четвертый. Один солдат говорит: «Спасибо, цыган, теперь есть гвозди Иисуса распять…» И тут же пришли с ветерком дрожащие голоса убитых: «Останови работу, человек…» И стало совсем темно. Солдаты схватили готовые гвозди и в ужасе убежали. Цыган удивился, но дело кончил: монеты в кармане… Он бросил четвертый гвоздь в воду. Однако вода испарилась, а гвоздь и не потемнел. Он пылал, как кровавый. Цыган лил и лил воду, она испарялась. Вспомнил цыган загробные голоса, понял, что дело нечисто. Гвоздь освещал все вокруг; цыган кое-как собрался, подался в пустыню. В полночь сделал привал в камнях у колодца. Только раскинул шатер, а у ног его — гвоздь, брошенный возле иерусалимских ворот. Гвоздь пылал, как только что из огня. Цыган до утра поливал его из колодца, да все было зря. Засыпал песком, песок сплавился, гвоздь остудиться не хочет. Цыган — бежать, гвоздь за ним. Добрел цыган до кочевых арабских шатров. Не спит, не ест, все думает, как бы отделаться от гвоздя. Идет араб, говорит: «Почини колесо!» Цыган клещами взял гвоздь и засадил его в то колесо. Потом снова отправился в путь, не смея оглядываться. Долго ли, коротко ли, добрался в Дамаск. Обосновался на время там. Совсем было успокоился. ( Е. А. Друц Цыгане) О Пиковой Даме можно.