Поэт Михаил ВИШНЯКОВ (2.9.1945—2008) — автор поэтического перевода «Слова о полку Игореве», над которым работал 15 лет,

Я родился для песен в непесенный полдень России.
Тяжело дозревали намокшие в ливень хлеба.
И крестьянские вдовы в несжатых полях голосили
и ссыпали зерно в непроветренные погреба.
Над большими дорогами шли косяки перелётных.
Возвращались солдаты в шинелях, как небо, седых.
Их встречали в полях. Обступали устало и плотно.
И так долго глядели, так жадно глядели на них.
Эта послевоенная осень. Как нивы сырые,
с молоком материнским впитал непонятливый я
боль несжатых хлебов и протяжные всхлипы России
с её грозной судьбой, с драматизмом её бытия.
Я родился на жатве. И вечером с хлебным обозом
был отправлен домой, и, когда мы въезжали в село,
у околицы ветер сломал молодую берёзу,
и багряной листвою мою колею замело…
-----
Любимая дочка! Дождались родители:
помыты полы, приготовлена комната,
настелено сена заречного, дикого,
наварено пива густого и темного.
В бревенчатой баньке, калёный, продышистый,
витает парок. И в минуту смятения
так сладко, и чутко, и радостно слышимо
мерцанье ковша и плеча золотение.
Рассыпались волосы, чуть обозначили
движение стана. Земные, счастливые
набухли рябинами зори горячие,
накрылись цветами, туманами, ливнями.
А там и застолье. Вино земляничное.
И гости, и песни, и ночь, как мгновение,
когда на земле начинается личное,
высокое, тайное и сокровенное.
-----
Эта женщина мне суждена,
как удар при исходе летальном.
Её власть надо мной темна,
своенравна и огнеопальна.
Солнце с ночью в широких глазах,
тьма и яркость такая густая!
Пью с ладони и чувствую страх –
солнца с воздухом мне не хватает.
В доме власти, где лифты скрипят,
поднимаясь, я чую спиною,
чей пьяняще-дурманящий взгляд
наблюдает все время за мною.
Словно слышу томительный вдох,
так бывает лишь в юности ранней,
когда встретится чертополох
в очень нежной сиреневой ткани.
Так в России поют соловьи
или мать напевала – не знаю…
В этом светлая тайна любви
или чёрная немочь земная?
Не одно опустело жильё.
Не одна была песенка спета.
Жить не стоит во имя её.
А не жить – кто ж решится на это?
-----
Русские шали! Июльское поле.
Маки цветут и сияет листва.
Рожь наклонилась над узкой тропою:
зелень и золото, и синева.
Может быть, ангелы божьего мира
не разобщили, а вместе сплели
негу и таинство, нить из Кашмира
с огненной ниткой турецкой земли.
Северный лён – белоснежное чудо.
После недолгой, но зрелой весны
вдруг да появятся, как из-под спуда,
русские льны – это русские сны.
Синяя лента и алый кокошник,
русая вьюга на жарких плечах,
звон бубенцов, карусель скоморошин,
тихий алтарь при туманных свечах.
Годы летят как челнок по основе.
Праздничным светом сияет душа.
Вот переходит он, светло-вишнёвый,
в темно-вишнёвую шаль…
-----
Среди нешуточных вопросов,
дел думных, внутренней борьбы
поэзия – кедровый посох
моей неизбранной судьбы.
Ни мать и никакая дева
его вручить мне не могла.
В нём ветка жизненного древа,
дождавшись позднего тепла,
пробилась напряженным словом,
явила из глубин души
характер резкий и бессломный
в столице и в степной глуши.
Но я почувствовал не скоро,
как бы фамильное родство,
тщету, и бренность, и опору,
и тяжесть посоха того.
Средь всех откосов – перекосов,
мной не осознанных вполне,
прислушаюсь – кедровый посох
постукивает в тишине.
-----
Сеет вечность, как сито осеннее,
блёстки инея и серебрец,
среднерусских берёз порусение,
и даурской боярки багрец.

И дрожит, и лепечет, и мечется
прикипевший в чозении лист.
Позлащённая горечь Отечества,
Ветер Азии – буря и свист.

Весь октябрь над лесными опушками,
где зелёные сосны гостят,
буремглой с небокроем по-пушкински
над моей головою свистят.
-----
Думать спокойную думу,
слушать холмы, облака,
небо Даурии, шумы
утреннего ветерка.
Видеть дороги и нивы,
завязь в росе и пыльце
и не терять перспективы
некой загадки в конце.

ЛЕТОПИСЕЦ НАД «СЛОВОМ».

Как узорно, звучно это «Слово»!
Клич и плач, и трубы в серебре.
Жаркий блеск шелома золотого,
Тайный звон на раненой заре.

За рекой, как лебеди, туманы.
Что ж, пора коней своих седлать.
Быль создать. Не поздно и не рано
Крест принять, а князю – исполать!

Путь открыт неведомый и мглистый,
Где среди побоищ и пиров
Позлащённый кубок византийства
Русской брагой полон до краёв.

Пусть потом колдуют летописцы,
Озаряет свет иконостас.
«Слово» создано. Пора молиться.
Будь что будет – Бог за всё воздаст.