Каким бы малым ни был мой народ,
Он все равно меня переживет,
И будет жив мой край, гнездо в котором
И белый голубь вьет, и черный ворон.
Я верую, что будет жить, как жил,
Мой малый род, чье мужество, бывало,
И мужество и силу возвращало
Мне, потерявшему остаток сил
И пусть потом иные песни сложат,
Но все же люди, прошлое ценя,
Те песни тоже будут петь, быть может,
Что пели и при мне и до меня.
И что с тобой, народ мой, ни случится,
Я знаю, будет жив язык родной,
В звучании которого продлится
Моя судьба и век недлинный мой.
-
Когда бы ты кувшинкой нежной стала,
Я, став водой, ласкался бы, звеня.
А если б речкой горной протекала,
Я б камнем стал — струись через меня.
Когда б ты стала облачком воздушным,
Я соколом тотчас тебя догнал
И над землей, в теченье струй послушных,
С тобой, моя любимая, играл.
Когда б ты стала полем плодородным,
Тогда б я золотым зерпом пророс,
Когда б ты туром сделалась свободным,
Я б на рогах сверкал брильянтом рос.
Когда бы обернулась ты травою,
Я — теплый дождь — твои листы б омыл,
А если б стала гордою скалою,
Я б, став орлом, гнездо на круче свил.
-
В тепле твоих пещер я ночевал, Кавказ,
На гладкий камень голову склоня;
За трубкой у костра я слушал горский сказ,
И ночь, как буркой, кутала меня.
По горным пастбищам, среди орлиных скал,
Я кочевал, на посох опершись,
На бешеном коне над пропастью скакал,
Крутой тропой карабкался, как рысь.
И если скажут мне: "Живи, Кайсын, без гор,
Тебе построят золотой дворец",-
Я рассмеюсь в душе: "К чему мне царский двор?
Что золото погонщику овец?"
Нет, лучше нищим быть в моих родных горах,
Чем на чужбине золото носить.
Скитаться по тропам, взметать дорожный прах,
В пещерах спать вот так хочу я жить!
Поэту ни к чему набитая мошна
Слагай стихи да слушай эхо гор!
Орлу не красота, а смелость, ширь нужна,
А горцу не богатство, а простор.
Кинжалу не убор, а острота нужна,
А мне, поэту, острый слух да глаз,
Шум крыльев, и стремнин, и ширь, и крутизна,
И даль снегов, и воздух твой, Кавказ!
Мне бедность не страшна, свобода мне сестра.
Я буду днем слагать в горах стихи,
А ночью под скалой, у братского костра,
Меня сойдутся слушать пастухи.
Стиху — не золото, не праздничный убор,
Не комнатная сытость и покой,
Стиху — простор степей, и воздух вольных гор,
И даль дорог, и небо над рекой.
-
Фирюза! Как чудесно звучит:
Фирюза! Это взлет журавля ослепил нам глаза?
Это девушки имя, иль розы в цвету,
Иль решили назвать Фирюзой красоту?
Это имя премудрый нашел сердцевед,
И на мир он смотрел, как великий поэт.
Здесь и зелень платанов, и лепет воды,
И алеют, желтеют, и зреют плоды,
Рядом холм, на котором трава сожжена,
И мне кажется: буйвола блещет спина.
На Кавказ я приеду, вернусь я домой,
Фирюза, ты приснишься мне снежной зимой.
Сны такие же снились Махтуму Кули,
Плеск воды, ветвь платана, цветенье земли.
Фирюза, буду помнить платаны твои
И светящихся птиц караваны твои.
Фирюза! Соловей это слово поет
Или то журавля над пустыней полет?
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Молодой охотник в путь привычный
Уходил и матери своей
Говорил: воротится с добычей,
Может, только через сорок дней.
Он ушел и запропал в дороге,
А в родном его селенье мать
Сорок дней была в заботе и тревоге
Все ждала и продолжала ждать.
Время шло, верней, оно летело,
Как степной табун, во весь опор.
Мать ждала, молилась и глядела
На дорогу, что спускалась с гор.
Сорок дней вымаливала милость
Старая горянка у Тейри,
Обратясь к нему, она молилась
В полуночный час и в час зари.
И однажды мать, поняв, наверно,
Что осталось жить ей до зари,
В ночь последнюю, молясь усердно,
Обратилась к старому Тейри.
Старая она сказала богу:
"Сын мой не вернется никогда,
Потому что на его дорогу
Не светила ни одна звезда.
О Тейри, о милости безмерной
Я прошу пред тем, как мне уйти:
Пусть сынок мой, став звездой вечерней,
Озарит охотничьи пути...
