Мчал паровоз, колёс не чуя,
И брал пространство в оборот
И гнал себя напропалую
В безвестье - тендером вперёд.
И был допущен машинистом
Я в тендер - антрацитный рай,
И на меня пошёл, неистов.
Мир облаков, деревьев, стай.
И, пригвождённый ветром к будке,
Я к ней лопатками прирос,
И, весь чумазый, без обутки,
Я был и дьявол и Христос.
И звёзды сквозь меня летели,
Иль я летел сквозь звездопад.
Иль горизонт на самом деле
Летящим тендером распят.
И я парил в огнях вселенной,
А позади, саженях в двух,
Подобьем огненной геенны
Метался в топке бесов дух.
Из ямы угольной бездонной
Взнесён в бездонный небосклон,
Я миру был, как на ладони,
Самим собой преподнесён.
Пушинки тыкались в лицо мне,
Как бы ощупывая: наш?
И крылья бабочек пыльцою
Мне лоб помазывали - княжь!
И вечер мне кричал, как вече,
Чтоб я всем правил и владел
И бармы принял бы на плечи,
И новый выбрал бы удел.
Моя беспомощность к всесилью
Хоть не подвинулась ничуть,
Но вился угольною пылью
И звал с собою млечный путь.
---
Какой получаем подарок,
Едва появившись на свет:
И звоны ледышек подталых,
И ливень, упавший на сквер...
Пойми, избалованный смлада,
Обидна задаренных роль.
Ведь чем откровенней награда,
Тем скрытней и тягостней боль.
И что ты себе ни накаркай,
Беду эту с тою сличи,
Когда невозможность отдарка,
Как призрак, предстанет в ночи.
Евгению Евтушенко
Ему есть дело до всего,
О чём молва галдела,
До всех, кому ни до кого,
Ни до чего нет дела.
Он ищет даже и у тех
Изюминку в натуре,
Кого с талантом, как на грех,
Родители надули.
И интересен для него,
Кто для собратий пресен,
И для себя-то самого
Уже не интересен.
Не просит он воды живой
У пьющих из копытца,
Но замутить не даст и свой
Источник любопытства.
К нему на клёкот родника
Все тянутся и ныне,
Кому без свежего глотка
Не выжить, как в пустыне.
И нам бы ближнего жалеть,
А не подстать Малюте
Стараться крючьями поддеть
Чужое самолюбье.
Хочу, чтобы сующим нос
Во всё в подлунном мире
Нигде надолго и всерьёз
Его не прищемили.
Ведь мир-то именно на них
И держится, похоже,
Не посягающих на нимб
Ни солнечный, ни божий.
Ведь под лопатками рубцы
Они у нас открыли,
И, обречённые птенцы,
Мы распахнули крылья.
Всё неподъёмное скорей
Выбрасывай в болото
И нас свободою обвей,
Высокий дух полёта!
У Белого моря
Российская песня раздольна,
Но здесь, у начала земли,
Не так безоглядно и вольно
Родные напевы текли.
Певуньи поморского края,
Когда свои песни прядут,
Мелодии нить обрывая,
Дыхание чаще берут.
Опять пресекается голос,
Прозрачный и чистый до дна,
И слышу я, как раскололась
Об острые скалы волна.
Наверно, особица эта,
Что душу бросает в озноб,
От жизни, метелью отпетой,
От ветра морского взахлеб.
Суденышки буря ломала.
Глотала ушкуйников мгла,
А песня надсадно дышала,
Тонула, спасалась, жила.
К холодному острову выплыв,
Вздымала свой голос к звезде,
И чудилось в звуках охриплых.
Что снасти свистят в темноте,
Что хлопают паруса клочья
И хлещет волна наобум,
И сумрак одышливой ночи.
Как гулом наполненный трюм.
Сквозь вопли пурги одичалой
И дождь со слезой пополам
На гребне девятого вала
Тонувшую вынесло к нам.
И нынче, когда, пресекаясь.
Мелодия гаснет на миг,
Услышу в безмолвии пауз
Я больше, чем в звуках самих.
И, ставший пристанищем песен,
Где якори бросить легко,
Наш берег высок и отвесен,
И слышно с него далеко.