Марину Цветаеву и Константина Бальмонта объединяет многое, прежде всего – то, что принято называть корнями. Как известно, род Цветаевых – из Владимирской губернии, а по соседству, в том же Шуйском уезде, родился и будущий поэт К. Бальмонт. Объединяет этих двух поэтов-современников также то, что оба принадлежат к плеяде выдающихся русских романтиков XX столетия.
Марина Цветаева нежно любила Константина Дмитриевича как поэта и как человека – ей дорог был в нём образ уходящей расы, невозвратного поколения отцов. Дочь Марины Цветаевой, Ариадна Сергеевна Эфрон, в своих воспоминаниях «Страницы былого» пишет: «Как возникла дружба Марины с Бальмонтом – не помню: казалось, она была всегда»; затем уточняет, что такая бесконечная дружба, «столь длительная, без срывов и спадов», вообще-то не была свойственна её матери; Бальмонт был исключением. Они оба были «максимальным выражением самих себя» – но в то же время «разностихийность, разномасштабность, разноглубинность их творческой сути была столь очевидна, что начисто исключала самую возможность столкновений: лучшего, большего, сильнейшего Марина требовала только от родственных ей поэтов».
В конце 1919 года М. Цветаева подарила Бальмонту своё стихотворение.
Бальмонту
Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.
Ничего не можем даром
Взять – скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым –
Голод: новая гордыня.
В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Луковица – и свобода.
Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
– Луковица – и могила.
Будет наш ответ у входа
В Рай, под деревцем миндальным:
– Царь! На пиршестве народа
Голодали – как гидальго!
http://balmontoved.ru/2010-07-20-09-15-16/276-ob-poljakova-g-moskva-volju-moju-v-serdtse-tvoyom-uznaju-o-zhizni-i-
https://www.promegalit.ru/publics.php?id=19000
Константин Бальмонт. Утренник
Посвящается
Марине
Цветаевой
Конь ее звался – Струя,
Вольница – лошадь моя.
Конь мой – из пропасти сна,
Из Океана – она.
Каждый в своем на своем.
Мы улетаем. Плывем.
Каждый в своем. Захоти.
Будь. И плыви. И лети.
Каждый в своем. Ты струя.
Да, ты струя, но моя.
Вольница, волю мою
В сердце твоем узнаю.
Это был месяц апрель.
Месяц, чей голос свирель.
Это был утренний час.
Утром зачался рассказ.
Пыль из-под нас точно дым.
Любимся. Любим. Летим.
Константин Бальмонт
Конь и птица – неразрывны,
Конь и птица – быстрый бег.
Как вдали костры призывны!
Поспешаем на ночлег.
У костров чернеют тени,
Приготовлена еда.
В быстром беге изменений
Мы найдем ее всегда.
Нагруженные обозы –
В ожидании немом.
Без вещательной угрозы,
Что нам нужно, мы возьмем.
Тени ночи в ночь и прянут,
А костры оставят нам.
Если ж биться с нами станут,
Смерть нещадная теням.
Дети Солнца, мы приходим,
Чтобы алый цвет расцвел,
Быстрый счет мы с миром сводим,
Вводим волю в произвол.
Там где были разделенья
Заблудившихся племен,
Входим мы как цельность пенья,
Как один прибойный звон.
Кто послал нас? Нам безвестно.
Тот, кто выслал саранчу,
И велел дома, где тесно,
Поджигать своим «Хочу».
Что ведет нас? Воля кары,
Измененье вещества.
Наряжаяся в пожары,
Ночь светла и ночь жива.
А потом? Потом недвижность
В должный час убитых тел,
Тихой Смерти необлыжность,
Черный коршун пролетел.
Прилетел и сел на крыше,
Чтобы каркать для людей.
А свободнее, а выше –
Стая белых лебедей.