В 1995 нам предложили поучаствовать в военном эксперименте. Нас собрали 11 человек, привезли, не буду говорить в какой город, даже область не назову в какой-то институт, сам не знаю. Видели фильм Начало, ну что-то наподобие. Ну ничего не получалось с одновременным усыплением, то одна заржёт, то второй на сотрудницу НИИ отвлекается. Короче решили нас тупо в кому ввести. Ввели нам инсулин, мы по уходили, и тут начались вообще конкретные корки: один, который стоял возле стены, глаза открывает, к нему подходят, что-ты, что-ты, а он боком, боком и сваливать. Потом рассказывает: вместо комнаты видел как пустыню, то есть стены комнаты исчезли, а тех кто к нему по настоящему подходил и спрашивал он видел как негатив в фотоаппарате, то есть то же самое, только другого цвета, поэтому он испугался. И дети так же пугаются при рождении, Они в первый раз всё видят немного иначе, тем более в первый раз, не могут понять, чего от них хотят эти чудовища в белых халатах и почему их вытаскивают из уютной мамы. Второго откачали еле-еле, в комы передержали. Третья рассказывает, что вообще ничего не помнит.
Сотрудница молоденькая, которой я понравился, стояла рядышком и всё время держала за руку. Только я начал уходить и увидел темноту., она тут же ввела глюкозу и я ожил. Так понял тот свет он такой и есть. Темнота и пустота, ничего там нет. То что видят люди свет в конце тоннеля при клминической смерти, это сужающиеся поля зрения. умирающего мозга. Вот только сон у меня после этого совершенно изменился. Я стал видеть во сне то же самое, что и наяву, как у Валерия Брюсова в его рассказе-драме, единственное чем отличался сон от реальности, тем что здесь реальные люди, а там случайные проекции. Один раз, после приезда из армии, услышал ночью музыку возле магазина и пошел прямо к балконной двери с закрытыми глазами напрямую, подумал, что дискотека Но потом стало интересней гораздо. Захочу взлететь летаю. Захочу пройти сквозь стену - прохожу. Например сажусь в невидимые даже во сне карусели и меня носит по кругу, вообще приятно и здорово или хватаешь девушку за руку и вместе улетаем от гангстеров. Вот бы сон вытащить наружу и летать по настоящему! Думаю в ближайшем будущем люди это смогут.
Теперь про сон, что это такое. Это параллельный мир, который сменяет настоящий, но только когда спишь. Сейчас он вокруг нас. Когда тело засыпает, эфирное тело сдувает с него и переставая воспринимать наш мир видит только параллельный Этот мир-трансформер (Как в фантастическом рассказе в журнале Юный техник, родители подарили ребёнку зверюшку, которая превращалась во что угодно по желанию ребёнка, но когда родителей не было дома, и ребёнок проголодался, зверюшка превратилась в большой бутерброд и ребёнок укусил зверюшку до крови. Родители поняли. что ребёнок стал эгоистом и забрали живую игрушку) он если заметили всё время меняется. то мы видим одно, то другое.
Не было бы изображения, если бы не было провода с вилкой. Эту роль выполняет наше сознание, подключаясь к параллельному миру при засыпании. Оно создаёт голограммы, как виртуальный шлем на голове. Мы чувствуем во сне твёрдые предметы и можем даже удариться потому что тело легко и параллельный мир лёгок прапорционально нашему.
Ну всё, Вас больше не мучит вопрос, что такое сон?! Послушайте Группу Сети песню Небо на Земле.
хотел было ответить - но увидел этот понос в дополнении и желание исчезло.
Когда мозг становится "тормозом", наступает сон
мля...
может вы где-нить в оффлайне поговорите?
ВОЙНА И МИР. том 3,часть 3
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно-малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно-малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого-нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно-малую единицу для наблюдения - дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно-малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей.
