Если я указал индекс города, а не индекс улицы, района в котором проживает получатель, а так же указал адрес куда нужно

Такое письмо 100% доходит. У нас в Оренбурге индекс 460000, в нашем районе 460018. Очень много приходило нам писем с указанным индексом 460000. Не волнуйтесь, письмо дойдет, только может оно идти чуть подольше.

P.S: Сама лично своей подруге написала письмо в Новокузнецк, она мне ошибочно по интернету написала индекс 654000, а когда получила ее письмо-ответ, на нем обнаружила другой индекс 654006. А письмо она то мое получила, где был указан индекс 654000.
Впрочем письма даже без индекса, только с адресом и то доходят.

Индекса улицы не существует
Есть индекс города в котором последние цифры это цифры почтового отделения обслуживающего данную улицу
В любом случае письмо (посылка, бандероль) дойдет

получит но возможно на две недели позже, но в любом случае получит!

На деревню дедушке
«Милый дедушка, Константин Макарыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался» .
Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Днем он спит в людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп, ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелек Вьюн, прозванный так за свой черный цвет и тело, длинное, как у ласки. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое иезуитское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть за ногу, забраться в ледник или украсть у мужика курицу. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, каждую неделю пороли до полусмерти, но он всегда оживал.
Теперь, наверно, дед стоит у ворот, щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к поясу. Он всплескивает руками, пожимается от холода и, старчески хихикая, щиплет то горничную, то кухарку.
— Табачку нешто нам понюхать? — говорит он, подставляя бабам свою табакерку.

На главпочтамте разберутся, время только уйдёт