Почему вечность представлялась Свидригайлову именно такой?

Смерть - это только условная, относительная грань жизни, за которой следует "новая жизнь". Но какова эта жизнь? Можно ли считать ее более совершенной, чем наше земное существование? И если считать судьбу тела после смерти знаком и выражением каких-то сторон посмертного существования человека, то не будет ли естественным предположить, что в этом посмертном существовании мы окажемся в полной и окончательной власти бездушной силы тления?
Тот факт, что эти вопросы мучили Достоевского на протяжении всей его жизни, находит подтверждение и во многих других его произведениях. Прежде всего здесь вспоминается Свидригайлов из "Преступления и наказания", который в одной из бесед с Раскольниковым развивает целую теорию о том, что смерть - это переход из одного "мира" в другой, существующий по совершенно иным законам. Интересно, что сам этот "переход" Свидригайлов мыслит как постепенный, уже в болезни человек начинает свое движение к другому бытию, уже как бы частично причастен посмертному миру и поэтому способен видеть людей, пребывающих в нем (т. е. видеть умерших людей) ; это и есть призраки. При этом он сомневается в том, что "миры" посмертного существования более совершенны, чем наш земной мир. Именно это имеется в виду в его известных словах о вечности: "Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится" (Т. 5. С. 272).
Эти пауки Свидригайлова, олицетворяющие абсурдность грядущего "бессмертия", заставляют вспомнить видение Ипполита из произведения "Идиот" огромного тарантула, символизирующего власть "темной силы", погубившей даже Иисуса Христа; "мне как будто казалось временами, что я вижу, в какой-то странной и невозможной форме, эту бесконечную силу, это глухое, темное и немое существо. Я помню, что кто-то будто бы повел меня за руку, со свечкой в руках, показал мне какого-то отвратительного тарантула и стал уверять меня, что это то самое темное, глухое и всесильное существо, и смеялся над моим негодованием" (Т. 7. С. 411). Явное сходство истории Свидригайлова и истории Ипполита проступает еще в одной детали. Абсурдность посмертных "миров" Свидригайлову доказывают явления призраков умерших людей - его дворового человека
Федьки и его жены; в качестве аналогичного доказательства господства "темной силы" в нашем мире для Ипполита выступает странный призрак Рогожина, явившийся ему поздно вечером сразу после того, как он во всех подробностях вспомнил картину "Мертвый Христос", которую он видел именно в доме Рогожина. Рогожин в романе выступает как своего рода живой "покойник", как человек, уже в этой жизни оказавшийся под полным господством "темной силы", и поэтому явление его призрака (или его самого? ) оказывается прямым "вызовом" "темной силы", ее прямой насмешкой над человеком, который пытается найти в мире и в себе иную силу, способную противостоять ей. "Это привидение, - с горечью констатирует Ипполит, - меня унизило. Я не в силах подчиняться темной силе, принимающей вид тарантула" (Т. 7. С. 413). После этого он и приходит к окончательному решению покончить с собой; смысл его решения - в желании "отомстить" "темной силе", подобно тому как "логический самоубийца" желает "отомстить" бездушным, мертвым силам природы.
Не случайно в произведениях Достоевского мы постоянно сталкиваемся с героями-самоубийцами; эта тема постоянно присутствует и на страницах "Дневника писателя". Человек, решающийся на такой поступок, неизбежно вынужден задумываться над самой главной проблемой, которую предельно лаконично сформулировал шекспировский Гамлет: "Какие сны в том смертном сне приснятся, // когда покров земного чувства снят? " При безусловной уверенности в нашем бессмертии он преобразуется в вопрос о том, что за "новая жизнь" предстоит нам за гранью смерти ".