Два яйца на конфети, что значит это с точки зрения каких нить потусторонок?

Люди — это зависимость. Развивай в себе дар одиночества. Отшельник стоит под душем из струящихся с шелестом листьев. Деятельность его, сопровождающаяся ожиданием холода, голода, наготы и доходов, подлежит государственной регистрации в соответствующих скворечниках, деревянных втулках пастушьих дудок и раскидистых палисадниках. Орган местного самоуправления управляет собой сам на местности. Тарифно-квалификационные характеристики играют в шашки с ежами среди долины ученических тетрадей в клетку.

Медицина любит свой скальпель, когда на зеркальное лезвие каплет капель, когда на линзах лежащих очков проступает роса. Медицина любит насос, которым качает жиры толстух, чтобы выбросить на съедание сторожевым псам свободы и худобы. Она обожает шунтировать, шнуровать, шуровать внутри тела изогнутой леской, лаская внутренности, щекоча полости. А еще усекает тонкий кишечник, и теперь тебе не растолстеть. Ну и, конечно, любимые наши амфетамины, карбидные лампы, шипение шимпанзе и пение переполненных ядом гадюк.

Хочешь, мы сделаем тебе электрический шок до судорог? Давно ты не содрогался. Мы содрогнем тебя! We will rock you! Вот что тебе нужно, так это хороший шок. Или глубокий гипноз. Камни, заклинания, написанные на бумажке, упакованные и зарытые на кладбище в могиле, которая выберет тебя сама — ты почувствуешь это сердцем, — это наш метод. Кстати, вот он идет и читает газету, роняя очки, выпадают глаза, вытекают мозги. Наука это ли? Искусство ли? Религия ли, в лепестках кодекса? Если технически — это магия. А идеологически — психология, конечно же.

Хотя смысл жизни и состоит в извлечении мусора и перекладывании в новое место, не всё ли равно, в чём мой метод? Он в неводе нематод, в орлином плане парения беспилотного планера, в найме рабочей силы термитов и в красных, кольчатых, как червяки, лапках голубя мира. Были и голуби в штанишках из пуха. Воробьи перемещались прыжками, говорят, они не умеют ходить. Вчера на моих глазах воробей отбрасывал утреннюю тень с виду как длинный листик. Потом целая стая вспорхнула, так что куст вздрогнул, а листья засуетились.

Так что не говори мне, что надо помогать людям. Тут бы самому слезть с шеи тех, кто помогает мне. Моя голова полна чужих мыслей, я передам их в чужие головы, мы все участвуем в грандиозной пропаганде, друг мой. И вот жизнь сдвигается с мертвой точки и направляется к точке живой. Помнишь, как мы исповедовали пасквилянтизм, гнушательство имени Глумлен Глумно? Короче, гадизм философов-дихлофосов. Страшно далеки мы с тобой от народа, народ — не мы, народ — они. Мы с тобой анальные либералы, перебирающие клавиатуру лото.

О, они не способны испытывать боль. Они стоят насмерть в очередях. Готовые умирать за идею, они вряд ли готовы жить. Их глаза слезились тающими свечками. Свист и грохот, будто между встречными. А ну, наддай небу красными знаменами! Заплетай пальцы язвами палеными! Налегай, корни рви, раздирай на дранку их! В ступоре лепры мы растягивали гирлянды кишок. Ты хотел шок? Вот тебе шок!

К сорока ты, как цирковой Голливуд, исчерпываешь ресурс внутреннего развития, посвятив жизнь чувству удовлетворенной мести. Дальше – страшно. Но выволокут всё равно. Есть атеизм для бедных, а есть атеизм для богатых. Богатые бога не замечают, когда он идет мимо них, не обращают внимания. В этом все дело. Не обращают внимания. Как всё это сделалось и как развилось так точно?

Хотелось бы дожить до потребности смерти.

Это к философам....

А вот по-болгарски яичница-глазунья будет - яйца на очи.