в начале мы всё время спрашиваем: "почему?" а к старости нас уже больше занимает вопрос: "зачем?" вот и вся эволюция?

Исхудалый скелет осени на ломких костылях скоро обрушится в снеговую могилу белого пенопласта и от нас не останется берегов. Река обмелеет до дна, под ее льдом будут безучастные залы без ветра в изобилии верхнего света. Хорошее место для прогулок во сне.

Наш скромный уголок одинокой печали будет занят раздетой до сердца изменницей, и мы станем выситься над нею пароходным судьёй, что создаст у нас волнующее впечатление, что сюжет подошел к развязке. Тут я заметил то, что не замечают хлопающие глазами глупцы: мелькающий перенос. Писатель книги жизни чувствует себя читателем всего, что написал про себя, и понимает, что попал в водоворот сюжета. Господи, к чему это всё? Зачем мучительные мужчины заводят мучительных женщин? Время от времени меня удивляет догадка, что все мы в театральной шкатулке где-то на задворках вселенной и категорические автоматы с циферблатами вместо лиц, пощелкивая контакторами, играют нами в перестановки. Я пытаюсь вглядеться в их лица, и вижу: кипящий Юпитер, мертвый тупой Плутон. Похоже, причина в том, что мы перебрали массы. Массы? Какой еще массы?!

Единственный дорогой для меня палисандровый уголок в уральском райском саду был выкрашен оттенками голубого. Пойми её, когда ты идешь по конкретизированной грязи, удерживая ее руку, чтобы не упала с бордюра. Гаражные ворота сыграют тебе на вагране, и унылая пустота оборвет яблоко твоего сердца. Автомобиль украли, смазав ступицы эксклюзивным маслом и техническим вазелином.

Стаи курлыкающих горностаев понесутся вниз со скоростью индейского крика, ломти лавины съедут, проломив слалом с огромной литературной смелостью, и тяжелое сомкнется и скомкает. Если всё человечество ужать до плотности нейтронной звезды, оно уместится в спичечный коробок. Стоит выехать на трассу, и вот вокруг нарастающий грохот Гохрана, опустошительный звон игральных автоматов, пальцем смазанные пятна неуступчивых помех слева, скорочтение электрички и короткое замыкание трамвайных проводов, осыпающееся папиросами негодяев. А я все еще стою как фотомодель в дожде блаженного душа под впечатлением слов. Ты можешь не доверять актрисе, перебирающей бусы, ресницы обугленных спичек будут измазаны ваксой. Тем более, так легко влиться в строй разума и маршировать со всеми к победе и послеобеденным отпускам.

Шизофрения страшна, как исправная дисковая фреза, с молодцеватым звоном расчленяющая доски направо-налево. В твоей могиле так много насильственно умерщвленных – там целые армии и похороненная война. Господи, они даже не понимают, что бессмертный полк существует. Миллионы мертвых голов думают мертвую мысль. Победа не остывает. Обугливается, тускнеет, но остывать не дают ей перестуки собравшихся в ночной туалет сонных скелетов - это как перебираешь бочонки лото.

Демоны заманивают нас в райский одруг, за которым нас ждет не менее райский овраг. Я так долго искал тебя, почему ты ушел? Останься, я буду любить тебя, пока ты не сдохнешь от скуки. Погоди, Паганини. Озёрная маркиза в гостях у издателя иллюзий узкого платья искоса наблюдает альянс слой за слоем вливающейся в бокал струи. Внезапный маркиз упавшей капли оставляет быструю печаль удивленных следов. Теперь ты наш, ну и что с того? Что? Я не знаю уже, что и думать, мой милый, когда ты перебираешь ногами, как Путин.

Скоро задуют северные сирокко, и барокко метели скрутит струи позёмки в итальянские модели скользящей петли, и захватывающий лицо мороз объяснит мне, почему он так беспощаден – потому что никто. Все, кто никто – беспощадны. Человек лишь количество сострадания. Остальное - мертвая голова.

а мы нет

Иль к чему вся эта суета?

так и мудрость можно проворонить)