Интересно... Все живое?))) или по инерции и по мере взаимосоприкосновений?)

От грая до края Вселенной полощется голубой шарф искристой чешуи. Всё размыто и все оползает в опоздание всех опозданий. Симпозиумы созвездий соединяя точки делят небо на схему. Перламутр перевернутый на другой бок вызывает мираж Перл Харбина с десятком заводских труб и промышленной пятернёй, погруженной в стряпню до упора. Они не смогли подождать милости от Природы.

На дне наших очей - сухие жаровни опустевшего праздника, немного осенних листьев и легкая поступь лапы в шорохе сухостоя и плазме раскаленного масла. Магическая сметана мысли многочисленна и кулинарна в сыромятное утро творога и кирпича-сырца. Секундант в ласкающем солнце пенсне мотает на ус сухое кольцо сентября. Стекла расплескивают лучи солнца и распластывают его на оползающие куски. Мне предстоит начистить монеты и послать закрученные блюдца в зеркальную пастораль плейстоцена.

Каждый преступник ищет лязгающую тюрьму, кузницу экзекуции, Варфоломеевскую казнь. В пробитую ядром дыру врывается свежий бриз каверзной ночи. Он не замечает твоей дырявой смерти, ему нечем заметить ее, строго говоря, его нет вообще, как и тебя. Но кто же тогда есть, черт тебя побери? Почему крайним обязательно должен быть я?!

В белое небо будет выпущен черный фейерверк, он опустится сверлами траурных лент в иносказание замка Писателя. Встревоженная вода успокоится в равелин ртути. В этих силуэтах стихов спящей Людмилы, и грехов, граничащих с шизофренией, мы ходим ощупью, удивляясь, как месяц назад мы были другими людьми, да и людьми ли? Поклонники нас не знают, они любуются углами поклонов в разных ракурсах и под разным углом. Нет ничего зазорного в том, что все честные люди хотят устроить свою жизнь за чужой счет.

Тюрьму каждый находит в браке. Алёна была наказана за мечту о букетах купюр, закрученных финтифлюшек, золотых дождях из цукатов, о празднике резиновой проституции и оплодотворения Перемышля, но продувные ветра приносят проливные дожди. Ну вот и тюрьма беременности, вот и карцеры брака, канцерогенные створы задраены, последний луч перекушен.

Умоляю вас, доктор, откройте мне правду, что у меня?
У вас брак.

Теперь не будет ни пространства, ни времени, ни материи. Теперь у тебя будет сплошной мрак любви, наркотические поцелуи, ускользающие луидоры реликтовых излучений, и сибирский сугробус огромного сна.

Порой смотришь на полую голову – а внутри одеревенела кукушка. Журчит целлофан. Кто-то сминает ручей. Красавица пьёт соломинкой вещество кинозалов и соли нейтронных звезд. Вы определитесь с тем, что вам нужно? Справа ли таксу или булыжник в кисель?

Балаклава расплавлена и ждет вас в витринах антикварного столбняка. Нумерация карточек всегда начинается с середины. Заочники плачут, когда архангелы Михаилы приносят Петру шарлотку с мерцающими марципанами и раскатистыми шарлатанами. Мне будет слишком много чести, если вы станете читать сначала, и даже с конца, я вообще недостоин чести.

На Глизе девять ноль, только окликни, расползается вылезающей стеклянной кашей истекающий алкоголизм. Вечерний Свердловск в честь событий украшен гирляндами разноцветных иллюминаций. Когда заживо погребенного откопали, он потерял смысл жизни. Одиночество – не поражение, одиночество – это триумф. Это тремоло быстрой трембиты бухгалтеров турмалиновой квартиры, катящихся на скейтбордах архаических счетов. Открой окно, посмотри – они едут с горы, их тысячи миллионов. В подземных переходах Москвы они купят дипломы медицинских училищ и откупятся от 235-ой статьи.

Простила ли нас пастила, Атлас? И что ты постелешь завывающей вьюге переливающихся радиоволн? Анадырь этой полярной ночью как никогда сугробист. Тихие зеленые ленты будут вспыхивать и трепетать как флаги на солнечном ветре. Спрессованные снегопады образовали слоистый бруствер. Мы ошибаемся, когда полагаем, что враги не умеют плакать.