Хорошо ли быть человеком, не насилующим свой мозг?

Однажды гофрированный лось с бумажными манжетами в перелеске, потрясая многочисленными бусами и сливовой отвагой, важно скажет притаившейся землянике, что ум — лишь лирический транс, и ты — удивившись: вот чудо, говорящий лось, надо запомнить и рассказать, — пойдешь за ним, а он скроется за холмом, и, поднявшись на, ты не увидишь его. Но увидишь ручей и осиновый мегаполис, и серые осы печали оставят тебе звуковые гирлянды, улетая вдаль по делам. Топкие зеркала дождливых следов безнадежны. Лось насилия не отыскан, он справа и слева, но вперед не иди.

Сперва будет больно, да и потом неприятно. Но должно же хоть что-то происходить, а боль — это повод для репортажа. Широкая боль хороша тем, что точечная незаметна. Мальчик, смотрящий на санки как на предмет, заметил вчера, что медитация асоциальна, с ней коммунизм не построишь. Общественность требует сделаться нервным. Да хотя бы семья. Ну, вот ты и нервный, потому что покой — душевная подлость. И вот уже Нурсултан, Казахстан, бульдозер въезжает в витрину, судорожный грабёж революции, узкая щель вскрываемого сундука, ку-клукс-клан взводимого затвора винтовки, пылающий палантин, московский кляузник, выскальзывающий из области смысла в спиральный полет боеголовки, свихнувшейся из-под контроля. Стоит расслабить лицо, и ты — пяти тысячелетний сфинкс, вот уж не думал, а так и есть. «Ты надменен и горд!», — я кричал и рыдал: гений уходил на холмы изнасиловать мозг всем так же хорошо как себе.

Вот проблема: обязанность иметь потребности. Ты не хочешь любить, но ты обязан влюбиться. Тебя тошнит, но есть надо. Тем более, ты должен запить алкоголем каждый позыв на алкогольную рвоту. Нет потребности в дружбе, есть обязанность иметь в ней потребность. Нет потребности воевать, но русских заставят хотеть войны. Биороботы с социальной программой думают: Бог вокруг, везде и влияет. На деле вокруг и везде программирующая Россия. Россия — это такие 3D-очки. Россия предоставляет русские возможности и обязывает к русским потребностям. Италия — к итальянским. Лишь мозг, изнасилованный Казахстаном, имеет высокое право на звание казахского человека.

Поэт решает, что он и есть Бог. Сделай себя таким, как хотел бы сделать весь мир. Но получается сфинкс. А дальше и вовсе Марс. Груды наград грузят грудь, я не могу дышать. Жизнь следует прожить так, чтобы засыпали не землей, а медалями и золотыми браунингами. И чтобы сияние исходило пять тысяч лет. И двенадцатилетние девственницы совершали бы на могиле ритуальные самоубийства.

Оплеухи влетевшей в лицо воды, оплетающей струями скулы, аквамариновые лещи, хлещущие по глазам, бурливый винт, рвущий тело срастающейся воды, и солнце, и радужный кружок на реснице — список можно продолжить, но ты и так счастлив. Ты — статуя под покрывалом, сделай вдох, а теперь, вообразив спадающее, по телу скользящее покрывало, сделай выдох. Расслабься. Не бойся быть животным, деревом, вещью. И вот ты думаешь, и в основном о людях, и главным образом плохо, аж самому противно. Но надо! Не надо. Страшно быть трезвым, вот в чем проблема.

Снежная пыль оседает на землю как лунная пыль на луну. Всё в порядке. Самолеты плывут подо льдом, в небе летают подводные лодки. Дочери твои — лесбиянки в сомбреро, курят на острове Рейнеке коноплю. Вдыхают дым, выдыхают мозг. Витает угарная гарь. Над ними склоняется с похабной улыбкой греческий сын героина. И вот — вводят в вены жидкий железобетон. Лучшее, что сможешь — отстать, пусть извращаются как хотят. Кто и как бы кого ни воспитывал, перевоспитает Россия. Она следит за детьми, как и любая родина.

Смятое письмо Анны бугрится как горный массив. Мятый пакет прозрачен как сколотый кусок льда. Вместо крови — бензин, вместо мозга — тротил, и факел вместо прически. Господи, пока не кончилась мешанина, храни, храни, храни, пожалуйста, мещанина!

Приятно)

Хорошо (Алисе Тепляковой очень плохо).
Вот не развивающим свой мозг - тяжко и скучно.

всем бы хотелось жаждалось

а зачем быть садомазохистом...)

В этом нашем («божьем») мире (=«в царстве небесном») никакое насилие невозможно в принципе.
Есть лишь (спонтанная, ненасильственная, «игровая») кажимость насилия.
Потому мы (прямо) «сейчас» пре-бываем (как раз) в бытии человеком, не насилующим свой мозг. Хорошо ли нам?

«Хорошо» или «плохо» - это всегда чередующийся (поровну – 50 на 50) ответ нам нашего мозга. Это значит (например, схематично), что если вчера было «плохо», то сегодня «хорошо», и (следовательно) завтра снова будет «плохо». И мы ничего с этим чередованием сделать (абсолютно никак) не можем. Именно потому, что мы никогда не насилуем свой мозг.

Любое что-ни-будь (=любое чёрте-что) для нас "хорошо" ровно настолько, насколько "плохо". И иначе (сколько ни пытайся) быть (абсолютно никак) не может.
Где же тут для нас возможность для насилия над мозгом? Её нет (и быть не может в принципе).
«...
Нагружать все больше нас стали почему-то,
Нынче в школе первый класс вроде института.
Я ложусь в двенадцать спать, силы нет раздеться,
Вот бы сразу взрослым стать, отдохнуть от детства…
То ли еще будет? То ли еще будет? То ли еще будет Ой-ой-ой!..»

Почему (к примеру) мы ложимся спать (или падаем в обморок от страха, или зарываем голову в песок)? Чтобы не было насилия над мозгом (за недопущением насилия следит сам везде-сущий и все-ведущий "бог").