И эта твоя пустота (=«бог» =«смерть») никуда от тебя не убегает. Это Ты (всегда не-удачно) пытаешься убежать от «настоящего мужчины».
Почему? Именно по причине «любви». «Любовь» к «смерти» (=к «настоящему мужчине») заставляет тебя убегать от «смерти» (=от «настоящего мужчины»).
Чем сильнее твоя «любовь» к мужчине, тем ты дальше от «смерти».
Чем меньше (слабее) твоя «любовь» к мужчине, тем ты ближе к «смерти».
Ты убегаешь от "мужчины" (=от "смерти") именно тем, что стремишься к "смерти", ищешь всюду "смерть" (=счастье) для Тебя. До тебя не доходит, что только Ты сама - эта "смерть" (для всех =для Тебя). Ты веришь в (надеешься на) то, что твоя "смерть" (=счастье) где-то "снаружи" тебя. Ты не видишь, что твоя "смерть" - всегда "внутри" тебя (всегда с тобой).
Когда «любовь» к мужчине (=к «смерти») в тебе исчезает, ты перестаёшь быть (=казаться лишь самой себе) женщиной и "становишься" чистой (=без иллюзий) «смертью» (=Принцем на белом коне).
Ты всегда не-разлучна с "настоящим мужчиной" (=со "смертью"). Но (как говорится) "нет пророка в своём отечестве". "Глаз не видит глаза". Ты не видишь Тебя ("смерть" не видит "смерть").
«…
Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы…
Под грозной броней ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.
Твой конь не боится опасных трудов:
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю,
И холод и сеча ему ничего.
Но примешь ты смерть от коня своего»…»
Белый конь (="смерть" ="бог") всегда под тобой (под Принцем). Ты на этом белом коне (=на "смерти") всюду "рас-секаешь" (=Ты всюду сеешь "смерть"). Но сама остаёшь-ся всегда "живой" (постольку, поскольку не видишь "смерти" =белого коня в себе).
"Но примешь ты смерть от коня своего" (=от твоей внутренней Пустоты, которая тебя про-глотит?). Ты (в каком-то смысле) станешь "смирной", успокоишься, умиро-творишься. А значит исчезнешь, рас-творишь-ся в Небе (в не-бытии). Перестанешь искать "смерть" (блуждать вокруг да около самой себя). "Блудный сын" (кажимость, фикция, при-видение, при-зрак, мираж) возвратится к "Отцу" (=к праху).
Мужчина боится своей "смерти" (=боится любящей женщины) и только поэтому убегает. А значит мужчина недостаточно "мужественный". "Настоящий мужчина" от "смерти" (=от любящей женщины) никогда не убегает.
Но этот (единственный) "настоящий мужчина" - сама эта "любящая" женщина. "Любящая" женщина - это верная "смерть" для всех (для всего). "Любящая" женщина поэтому щедро сеет "смерть" в её окружении (не жалея ни-кого =не жалея "себя" =занимается само-убийством).
"Любящая" женщина вооружена и смертельно опасна.
"Любящая" женщина (фактически) без-умно влюблёна в собственное отражение в Зеркале её ума. И весь смысл её "жизни" - это битва с этим отражением в Зеркале (=с её воз-любленным).
В (условном) конце этой битвы женщине удаётся (?) разбить Зеркало. И тогда она успокаивается (умиро-творяет-ся) - "умирает".
«Я ль, скажи мне, всех милее.
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди все царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам..."
«Исчезли солнечные дни,
И птицы улетели.
И вот проводим мы одни
Неделю за неделей.
Вдвоём с тобой,
Вдвоём с тобой
Остались ты да я,
Любимая, любимая,
Бесценная моя.
…
И солнцу улыбнёмся мы,
Печали не тая,
Любимая, любимая,
Бесценная моя...»