Где оно, присутствие Бога в мире боли и страдания? Почему тьма настолько всё поглотила?

Проблема страдания стала для меня проблемой веры. После долгих лет переживания этой проблемы, своих попыток её объяснения, попыток понять чужие объяснения – одни были очаровательны своей простотой, другие представляли собой чрезвычайно сложные и богатые нюансами размышления серьёзных философов и богословов – после обдумывания возможных ответов и продолжения борьбы с проблемой, лет девять или десять назад я наконец признал поражение, осознал, что больше не могу верить в Бога моей традиции, и признал себя агностиком: я не «знаю», есть ли Бог вообще, но я думаю, что если какой-то есть, то это точно не тот, которого провозглашает иудео-христианская традиция, не тот, кто деятельно и властно воздействует на этот мир.

И тогда я перестал ходить в церковь. Теперь я иду туда только в редких случаях, обычно, когда моя жена Сара очень этого хочет. Сара – яркий интеллектуал, выдающийся профессор средневековой английской литературы в Универститете Дьюка, и при этом сознательная христианка, активная прихожанка епископальной церкви.

Проблема страдания, с которой я бьюсь, для неё совсем не проблема. Просто удивительно, насколько по-разному могут видеть предметы умные и благонамеренные люди, даже относительно самых важных жизненных установок.

Так или иначе, в последний раз я был в церкви с Сарой в прошлый Рождественский сочельник, когда мы гостили в Англии у её брата Саймона (другого агностика) в Саффрон Уолден, торговом городке близ Кембриджа. Сара захотела пойти на ночную службу в местную англиканскую церковь, и мы с Саймоном, уважая её религиозные взгляды, согласились пойти с ней.

В молодости я считал службу в Рождественский сочельник в ряду прочих богослужений самой наполненной глубоким смыслом. Церковные песнопения и колядки, молитвы и славословия, торжественное чтение Священного Писания, тихие размышления о самой важной из ночей, когда божественный Христос стал человеком и младенцем пришёл в этот мир – эмоционально я по-прежнему сильно привязан к этому моменту.

Глубоко внутри я действительно взволнован историей о пришествии Бога в мир для спасения грешников. И поэтому я был готов, даже больше не будучи верующим, признать богослужение сочельника душевным и трогательным.

Таковым оно и оказалось, но совсем иначе, чем я ожидал. Звучали песнопения, литургические возгласы, служба шла своим чередом. Но больше всего меня тронула общая молитва. Она была не взята из стандартного молитвослова, а написана специально для этого случая. Вставший в проходе мирянин читал её громко и отчётливо, его голос заполнял всё обширное пространство церкви, ставшей похожей на пещеру.

«Ты сошёл во тьму и всё изменил», говорил он. «Сойди же во тьму снова». Этот рефрен повторялся в молитве несколько раз, низким и звучным голосом. И на мои глаза навернулись слёзы, когда я сидел там с опущенной головой, слушая и размышляя.

Но это не были слёзы радости. То были слёзы отчаяния. Если с пришествием младенца Христа Бог сошёл во тьму, неся миру спасение, то почему мир в таком состоянии? Почему же он не сходит во тьму снова? Где оно, присутствие Бога в мире боли и страдания? Почему тьма настолько всё поглотила?