Вот такая вот история, Ваше мнение?

Как-то раз, исповедовавшись также коротко и деловито, я приехала домой и почувствовала себя очень плохо. Похоже, начинается грипп, решила я, и с трудом добравшись до постели, легла, и ты уже погрузилась зыбкий сон, сходный с тем, какой случается при высокой температуре.

Как бы в бреду, когда явь путается со сновидением, я кружила по мрачной местности, без солнечного света, без растительности, среди серых камней. Самым мучительным в этом сновидений был звук, металлический, скрежещущий наподобие музыки, но какая-то была музыка — без гармонии, словно вывернутая наизнанку, издевательская, злобно – торжествующая.

Больше всего мне хотелось избавиться от этих звуков, хотя местность, по которой я шла, была не менее отвратительной, чем звуки. Это материальное отражение звуков, думала я, музыка и голая серая материя за одно. Они сговорились мучить меня. Мне хотелось кричать, звать на помощь, но язык и губы высохли, окаменели. Тогда раздался голос, никакой, без красок и интонации. Голос сказал:

— Всё это моё, слушай… музыка стала превращаться во что-то знакомое, и тем самым, более мучительное, механический, жужжащий, монотонный звук, прерываемый отвратительными всасывающими всхлипами. От него было больно, определённо больно где то внизу живота. И снова раздался тот же голос:

— Перемололи… разорвали на части… порезали… перемололи… разорвали на части… порезали….

— О чём это? Зачем? — Мысленно кричала я.

— Мальчика твоего… ребеночка… хорошенького мальчика… голубые глазки… льняные волосики… розовое тельце… перемололи… порезали… разорвали на части…

— Нет! Нет! Всё также беззвучно кричала я, грудь болела от немых рыданий, это сон, это обыкновенный кошмар, сейчас я из него выберусь, как всегда выбиралась. Но как это делается? Я забыла. Теперь я шла вдоль длинного темного рва, в котором угадывалось что-то живое. Смотреть было страшно, и всё же я подошла к самому краю и заглянула — дети, их было много, так много, что это слово «много» по отношению к такому количеству, не значило ничего. Бесконечное число младенческих лиц, виднелись на дне рва. Далеко-далеко, сколько хватало взгляда, были младенческие лица, с прикрытыми глазками, полуоткрытыми ротиками, я силилась найти среди них своего мальчика, но не могла. Их были сотни, тысячи, миллионы. Младенцы были живые, и в тоже время, казались погребёнными заживо. Последним усилием попыталась я крикнуть, позвать, в надежде, что мой ребёнок узнает голос и отзовётся, но голоса не было, и я оставалась по-прежнему немой. Теперь слышалось лишь дыхание тысяч крошечных ртов. Что-то нужно сделать, что-то сказать, но что? Господи! Прости! Прости нас! Господи! И тогда я вспомнила заветные спасительные слова: — Отче наш иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет Царствие Твое…. И пока я кричала слова молитвы, как делала это всегда, во время кошмарных сновидений, ров стал отдаляться. Он отдалялся, отдалялся, и стал трещиной на обоях, на стене, около моей кровати.

Я проснулась физически здоровой, от предполагаемого гриппа не осталось и следа, но впечатление сна или видения, оставались со мной еще некоторое время.

старая как мир херня