Не было ли в Алмазном венце чужих бриллиантов?

долго думала над вопросом, Гликерия... .
потом специально посмотрела краткие биографии некоторых знакомых, соратников и сподвижников катаева, о которых он писал в своем ВЕНЦЕ.. .
вот только о некоторых из них:

будетлянин (В. ХЛЕБНИКОВ) .
С 1941 по 1984 год книги Хлебникова в СССР не издавались.
Вьюн (КРУЧЕНЫХ А. Е. )
С 1930-х годов, после гибели Маяковского и расстрела Игоря Терентьева, отходит от литературы и живёт только продажей редких книг и рукописей, что тогда тоже далеко не приветствовалось.
Колченогий (НАРБУТ В. И. )
В 1937 году был репрессирован и погиб в ГУЛАГе.
Конармеец (БАБЕЛЬ И. Э. )
Расстрелян 27 января 1940.
Мулат (Б. Л. ПАСТЕРНАК)
В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено, в 1988 году «Доктор Живаго» впервые был напечатан в СССР («Новый Мир») , в 1989 году диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну поэта — Евгению Пастернаку.
Штабс-капитан (М. М. ЗОЩЕНКО)
В 1946г. исключен из Союза Писателей СССР.
Щелкунчик (О. Э. МАНДЕЛЬШТАМ)
Умер 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере Владперпункт.

книга АЛМАЗНЫЙ МОЙ ВЕНЕЦ вышла в 1978 году.
НЕЛЬЗЯ было тогда говорить о репрессированных.. . нельзя.. .
они просто замалчивались и тем более не печатались.. . десятилетиями не печатались многие из упомянутых мною.. .

что говорить - если не показывались фильмы НЕУЛОВИМЫЕ МСТИТЕЛИ и ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ (из-за того, что савелий крамаров эмигрировал).. .

кроме того, в 70-х еще были живы некоторые из персонажей ВЕНЦА и тем более их близкие.. .

а что касается творчества полузабытых ныне.. . то что ж делать? катаев вспоминал их всех - независимо от того, какой вклад они внесли в литературу.. . для него ведь это были живые люди... .

вот что пишет дмитрий быков:
Но Семена Кесельмана, гениального одессита, умершего своей смертью до войны (Катаев полагал, что он погиб во время оккупации) , мы знаем лишь благодаря ему — он выведен в «Венце» под именем эскесса... .
_________________________
Я жду любви, как позднего трамвая,
Гляжу во мглу до слез, до боли глаз,
Творя волшбу, чтоб точка огневая
В конце пустынной улицы зажглась.
Я жду. В душе, - как Млечный путь в цистерне, -
Лишь отраженья зыблются одни.
И грезится, что в сырости вечерней
Уже скользят прозрачные огни.

Эта книга очень двусмыслена, как и её название