Какая она, русская поэзия?

Русской поэзии всегда не хватало времени, как, впрочем, и места. Отсюда ее интенсивность и надрывность — чтоб не сказать «истеричность». Созданное в существовавших параметрах — под сенью дамоклова меча — за последние сто лет необычайно, но слишком часто окрашено комплексом — «сейчас или никогда!». Изуродованность поэтической судьбы стала у нас не меньшей нормой, чем ее прерванность, и поэт — даже начинающий — воспринимает себя и трактуется аудиторией в драматическом ключе. От него ожидается не сдержанность, а фальцет, не мудрость, а ирония или в лучшем случае искренность. Это — немного, и хотелось бы надеяться, что положение дел переменится; и хотелось бы, чтобы перемена эта началась немедленно, с Рейна. Именно поэтому хочется положить ему на стол Вергилия или Пропорция. Овидием он уже был, Катуллом — тоже. Трагический удел им — на бумаге и во плоти, надо надеяться, исчерпан. Что до Горация, то после Ахматовой на эти лавры претендовать у нас некому и нельзя. Но на новые Вергилиевы эклоги или элегии Пропорция сил у Рейна хватить может и должно. Человек, живущий в империи, тем более в разваливающейся, не много потеряет, отождествив себя с теми, кто в сходных обстоятельствах две тысячи лет назад не позволил себе впасть в зависимость от творящегося вокруг, и чья речь была тверда. Последнего, впрочем, Рейну, чей голос зазвучал и не пресекся в эпоху имперского окостенения, не занимать. Иосиф Бродский. Трагический элегик\Предисловие к книге Евгения Рейна «Против часовой стрелки». Нью-Йорк, «Эмиртаж», 1991. Как это мудро, сильно, просто, загадочнее звезд во мгле. Вот песик. Небольшого роста – частица жизни на земле. Иду, от радости хмелея, я удовлетворен вполне. Жить стало легче, веселее ему. А стало быть, и мне. Александр Иванов. ПАРОДИИ.Следы на снегу \(Степан Щипачев)