Литература

Всегда ли в бальном платье Поэзия?

Поэзия — это истина в бальном платье. Ж. Ру

И уходить, \ как в монастырь, \ в стихи. \Ловить Жар-птицу\для жаркого\ с кашей. \А Золотую рыбку -\ для ухи. Роберт Рождественский 1970 Над головой\ созвездия мигают.
Олег Лоскутов
Олег Лоскутов
72 059
И уходить, \ как в монастырь, \ в стихи. \Ловить Жар-птицу\для жаркого\ с кашей. \А Золотую рыбку -\ для ухи. Роберт Рождественский 1970 Над головой\ созвездия мигают.

Здравствуй, милая всадница, \ Вестник новой зари! \ Поцелуй меня в задницу! \Раза два, или - три. \ Олег Кирюшин. 2010.\Неизданное.
(***alexander Verteletsky***)
(***alexander Verteletsky***)
16 432
Лучший ответ
У Ахматовой проскочило признание - из какого сора растут стихи... .
Образ родиться может из чего угодно, если человек РАЗУМНЫЙ и творческий.
Не всегда поэзия Лермонтова в нарядном. "На смерть поэта" , например.
Высоцкий вообще не приодевал музу
Однозначно - нет. Примеры:

Я бетонщица, Буртова Нюшка.
Я по двести процентов даю.
Что ты пялишь глаза? Тебе нужно,
чтобы жизнь рассказала свою?

На рогожке пожухнувших пожней
в сорок первом году родилась
в глухоманной деревне таежной
по прозванью Великая Грязь.

С головою поникшей, повинной
мать лежала, пуста и светла,
и прикручена пуповиной
я к застылому телу была.

Ну, а бабы снопы побросали
и, склонясь надо мною, живой,
пуповину серпом обрезали,
перевязывали травой.

Грудь мне ткнула соседская Фроська.
Завернул меня дед Никодим
в лозунг выцветший "Все для фронта! ",
что над станом висел полевым.

И лежала со мной моя мамка
на высоком, до неба, возу.
Там ей было покойно и мягко,
а страданья остались внизу.

И осталось не узнанным ею,
что почти через месяц всего
пуля-дура под городом Ельня
угадала отца моего.

Председатель наш был не крестьянский,
он в деревню пришел от станка,
и рукав, пустовавший с гражданской,
был заложен в карман пиджака.

Он собранию похоронку
одинокой рукой показал:
"Как, народ, воспитаем девчонку? " -
и народ: "Воспитаем! " - сказал.

Я была в это горькое время
вроде трудного лишнего рта,
но никто меня в нашей деревне
никогда не назвал "сирота".

Затаив под суровостью ласку,
председатель совал, как отец,
то морковь, то тряпичную ляльку,
то с налипшей махрой леденец.

Меня бабы кормили картошкой,
как могли одевали в свое, и
росла я деревниной дочкой
и, как мамку, любила ее.

Отгремела война, отстреляла,
солнце нашей победы взошло,
ну, а мамка моя все страдала,
и понять не могла я, за что.

"План давайте! " - из центра долбили.
Телефон ошалел от звонков,
ну, а руки напрасно давили
на иссохшие сиськи коров.

И такие же руки в порезах,
в черноте неотмывной земли
мне вручили хрустящий портфельчик
и до школы меня довели.

Мы уселись неловко за парты,
не дышали, робки и тихи.
От учителки чем-то пахло -
я не знала, что это духи.

Городская, в очках и жакете,
прервала она тишину:
"Что такое Отчизна, дети?
Ну-ка, дети, подумайте, ну?.. "

Мы молчали в постыдной заминке:
нас такому никто не учил.
"Знаю - Родина! " - Петька-заика
торжествующе вдруг подскочил.

"Ну, а Родина? " - в нетерпенье
карандашик стучал по столу.
Я подумала: "Наша деревня! " -
но от страха смолчала в углу.

(Евгений Евтушенко, из поэмы «Братская ГЭС» )

Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
...
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты – навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй

(Шарль Бодлер, "Падаль", фрагмент)
Алексей Туров
Алексей Туров
50 133
А мне наоборот нравится какая-то неприкрытость в поэзии. Мне нравится, когда у художника душа нараспашку. В чем тогда его индивидуальность, если душа завуалирована красивой лексикой? Именно за это я недолюбливаю Пушкина, Лермонтова. У них нет той свободы слова, которая присуща Есенину, Маяковскому.
Лучше, когда она неглиже.