Мертвы. Они их убили. Забили камнями, говорит Аринна. А я то думала, их жажда мести пройдет, как только я уйду. Плохо же я их знала.
Меня Аринна не узнала, зато узнала Лиссу, свою мать, по родимому пятну на сгибе локтя. Как же она испугалась… Здешняя жизнь сильно изменила нас. Пещера. Беспощадное солнце летом, холод зимой. Лишайники, жуки, мелкие зверушки да муравьи — вот и вся наша пища. Мы стали бесплотными тенями наших прежних лет.
Мы, самонадеянные слепцы. Говорили о наших детях как о живых. Воображали, как они взрослеют из года в год. Видели в них наших грядущих мстителей. А оно вон как: не успела я выйти за стены города, а их уже убили.
Какой изверг прислал сюда Аринну? Ужели это боги вздумали преподать мне такой урок, чтобы я снова в них поверила? Смех да и только. Я теперь выше этого. Сколько бы ни ощупывали они меня своими жуткими присосками, они не найдут во мне ни тени страха, ни тени надежды. Ничего, ровным счетом ничего. Любовь разбита, и даже боль кончается. Я свободна. Не ведая желаний, вслушиваюсь в пустоту, которая заполняет меня всецело.
А коринфяне, оказывается, все еще никак меня не прикончат. Чего только обо мне не говорят. Это, оказывается, я, Медея, убила своих детей. Я, Медея, хотела таким образом отомстить Ясону за его неверность.
— Да кто же этому поверит? — спрашиваю я.
— Все, — отвечает Аринна.
— И Ясон тоже?
— Его никто не слушает.
— А колхидцы?
— Эти все убиты, кроме нескольких женщин в горах, да и те совсем одичали.
Аринна говорит, на седьмой год после смерти моих детей коринфяне отобрали по семь мальчиков и семь девочек из самых знатных семей. Остригли им волосы. Отправили их в храм Геры, где они должны провести год, поминая в молитвах моих убитых детей. И так будет теперь каждые семь лет.
Вот оно, значит, как. Вот к чему все идет. Они позаботились о том, чтобы и последующие поколения звали меня детоубийцей. Но что им будет до такой безделицы супротив тех ужасов, на которые им самим придется оглянуться. Потому как мы ведь неисправимы.
Что мне остается? Проклясть их. Будьте вы все прокляты. Особенно же будьте прокляты — ты, Акам; ты, Креонт; ты, Агамеда; ты, Пресбон. Да будет вам послана скверная жизнь и жалкая смерть. Пусть до небес вознесется вопль вашей муки и оставит небеса безучастными. Я, Медея, вас проклинаю.
Куда мне теперь? Можно ли помыслить такой мир, такое время, где я пришлась бы к месту? Некого спросить. Это и есть ответ. Криста Вольф. МЕДЕЯ
Теперь он стал бело-бледный, чуть светящийся, просыпающий бусы и бисер, вздыхающий — дерзновенный. В глазах не сияла зелень — незабудки. Брал голосом гаммы, бархатные, как снега. Андрей Белый Из сборника «СИМФОНИИ» 1907\КУБОК МЕТЕЛЕЙ\Четвертая симфония\ЧАСТЬ ПЕРВАЯ\БУСЫ И БИСЕР
Литература
Медея - призрак детоубийства- не единственный в литературе?
Первая половина страшного плана Медеи осуществляется без особого труда. Вторая - убийство собственных детей - причиняет ей тяжкие мучения.
Когда твои, Медея, оба сына
И их отец Ясон прошли к царевне
В опочивальню, радость пробежала
По всем сердцам - страдали за тебя
Мы, верные рабы.. . А тут рассказы
Пошли, что ссора кончилась у вас.
Кто у детей целует руки, кто
Их волосы целует золотые;
На радостях я до покоев женских
Тогда проник, любуясь на детей.. .
Там госпожа, которая теперь
Тебя, Медея, заменила, деток
Твоих сперва, должно быть, не видала:
Она Ясону только улыбнулась,
Но тотчас же фатой себе глаза
И нежные ланиты закрывает;
Приход детей смутил ее, а муж
Ей говорит: "О, ты не будешь злою
С моими близкими, оставь свой гнев
И посмотри на них; одни и те же
У нас друзья, не правда ли? Дары
Приняв от них, ты у отца попросишь
Освободить их от изгнанья; я
Того хочу". Царевна же, увидев
В руках детей убор, без дальних слов
Все обещала мужу. А едва
Ясон детей увел, она расшитый
Набросила уж пеплос и, волну
Волос златой прижавши диадемой,
Пред зеркалом блестящим оправлять
Их стала; отраженью красоты
Сияющей царевна улыбалась,
И, с кресла встав, потом она прошлась
По комнате и, белыми ногами
Ступая грациозно, восхищалась
Своим убором дивным, и не раз,
На цыпочки привстав, до самых пяток
Глазам она давала добежать.
Но зрелище прелестное сменилось
Ужасною картиною. И видим -
С ее ланит сбежала краска.. .
Царевна зашаталась, задрожали
У ней колени, и едва-едва
Дошла до кресла, чтобы не упасть.. .
Тут старая рабыня, гнев ли Пана
Ей померещился, иного ль бога, -
Ну голосить!. . Но.. . Ужас!. . Вот меж губ
Царевниных комок пробился пены,
Глаза навыкате, а на ланитах
Не стало ни кровинки. Тут старуха
И причитать забыла, но, вскочив,
Со стоном зарыдала. Вмиг рабыни
Одна к отцу, другая к мужу с вестью
О бедствии, - и тотчас весь чертог
И топотом наполнился и криком.. .
Атлет успел бы на бегах достичь
Меты и, обогнув, вернуться к месту,
Пока живое это изваянье,
Незрячее, немое, ожило;
Она со стоном возвратилась к жизни
Болезненным. И два недуга разом
На бедную царевну ополчились:
Венец на волосах ее златой
Был пламенем охвачен жадным, платье ж,
Твоих детей подарок, тело ей
Терзало белое, несчастной.. . Вижу: с места
Вдруг сорвалась и, ужас! вся в огне,
И силится стряхнуть она движеньем
С волос венец, а он как бы прирос;
Напрасны все попытки - пламя пуще
Растет и блещет. Наконец она,
Осилена мучением, упала.. .
Отец и тот бы не узнал царевны:
Ни глаз ее, ни черт лица прекрасных
Не различить уж было, только кровь
С волос ее катилась и кипела,
Мешаясь с пламенем, - так по коре
Течет смола.. . А мясо от костей,
Напоено отравою незримой,
Отстав, сквозь кожу прорывалось. Ужас
Нас охватил, и не дерзали мы
К умершей прикоснуться. Мы угрозе
Судьбы внимали молча. Ничего
Не знал отец, когда входил, и сразу
Увидел труп. Рыдая, он упал
На мертвую, и обнял, и целует
Свое дитя, и говорит: "О дочь
Несчастная! Кто из богов позорной
Твоей желал кончины, и зачем
Осиротил он старую могилу,
Взяв у отца цветок его? С тобой
Пусть вместе бы убит я был! " Он кончил
И хочет встать, но тело, точно плющ,
Которым лавр опутан, прирастает
К ее одежде легкой, и борьба
Тут началась ужасная: он хочет
Подняться на колени, а мертвец
Его к себе влечет. Усилья только
У старца клочья мяса отдирают.. .
Попытки всё слабее, гаснет царь
И испускает дух, не властен больше
Сопротивляться муке. Там лежат
Старик и дочь, бок о бок, - их взяла
Обоих смерть.. . Слезам как не пролиться?. .
А о тебе что я скажу? Сама
Познаешь ты весь ужас дерзновенья.. .
Да, наша жизнь лишь тень; не в первый раз
Я в этом убеждаюсь. Не боюсь
Добавить я еще, что, кто считает
Иль мудрецом себя или глубоко
Проникшим в тайну жизни, заслужил
Название безумца.
Когда твои, Медея, оба сына
И их отец Ясон прошли к царевне
В опочивальню, радость пробежала
По всем сердцам - страдали за тебя
Мы, верные рабы.. . А тут рассказы
Пошли, что ссора кончилась у вас.
Кто у детей целует руки, кто
Их волосы целует золотые;
На радостях я до покоев женских
Тогда проник, любуясь на детей.. .
Там госпожа, которая теперь
Тебя, Медея, заменила, деток
Твоих сперва, должно быть, не видала:
Она Ясону только улыбнулась,
Но тотчас же фатой себе глаза
И нежные ланиты закрывает;
Приход детей смутил ее, а муж
Ей говорит: "О, ты не будешь злою
С моими близкими, оставь свой гнев
И посмотри на них; одни и те же
У нас друзья, не правда ли? Дары
Приняв от них, ты у отца попросишь
Освободить их от изгнанья; я
Того хочу". Царевна же, увидев
В руках детей убор, без дальних слов
Все обещала мужу. А едва
Ясон детей увел, она расшитый
Набросила уж пеплос и, волну
Волос златой прижавши диадемой,
Пред зеркалом блестящим оправлять
Их стала; отраженью красоты
Сияющей царевна улыбалась,
И, с кресла встав, потом она прошлась
По комнате и, белыми ногами
Ступая грациозно, восхищалась
Своим убором дивным, и не раз,
На цыпочки привстав, до самых пяток
Глазам она давала добежать.
Но зрелище прелестное сменилось
Ужасною картиною. И видим -
С ее ланит сбежала краска.. .
Царевна зашаталась, задрожали
У ней колени, и едва-едва
Дошла до кресла, чтобы не упасть.. .
Тут старая рабыня, гнев ли Пана
Ей померещился, иного ль бога, -
Ну голосить!. . Но.. . Ужас!. . Вот меж губ
Царевниных комок пробился пены,
Глаза навыкате, а на ланитах
Не стало ни кровинки. Тут старуха
И причитать забыла, но, вскочив,
Со стоном зарыдала. Вмиг рабыни
Одна к отцу, другая к мужу с вестью
О бедствии, - и тотчас весь чертог
И топотом наполнился и криком.. .
Атлет успел бы на бегах достичь
Меты и, обогнув, вернуться к месту,
Пока живое это изваянье,
Незрячее, немое, ожило;
Она со стоном возвратилась к жизни
Болезненным. И два недуга разом
На бедную царевну ополчились:
Венец на волосах ее златой
Был пламенем охвачен жадным, платье ж,
Твоих детей подарок, тело ей
Терзало белое, несчастной.. . Вижу: с места
Вдруг сорвалась и, ужас! вся в огне,
И силится стряхнуть она движеньем
С волос венец, а он как бы прирос;
Напрасны все попытки - пламя пуще
Растет и блещет. Наконец она,
Осилена мучением, упала.. .
Отец и тот бы не узнал царевны:
Ни глаз ее, ни черт лица прекрасных
Не различить уж было, только кровь
С волос ее катилась и кипела,
Мешаясь с пламенем, - так по коре
Течет смола.. . А мясо от костей,
Напоено отравою незримой,
Отстав, сквозь кожу прорывалось. Ужас
Нас охватил, и не дерзали мы
К умершей прикоснуться. Мы угрозе
Судьбы внимали молча. Ничего
Не знал отец, когда входил, и сразу
Увидел труп. Рыдая, он упал
На мертвую, и обнял, и целует
Свое дитя, и говорит: "О дочь
Несчастная! Кто из богов позорной
Твоей желал кончины, и зачем
Осиротил он старую могилу,
Взяв у отца цветок его? С тобой
Пусть вместе бы убит я был! " Он кончил
И хочет встать, но тело, точно плющ,
Которым лавр опутан, прирастает
К ее одежде легкой, и борьба
Тут началась ужасная: он хочет
Подняться на колени, а мертвец
Его к себе влечет. Усилья только
У старца клочья мяса отдирают.. .
Попытки всё слабее, гаснет царь
И испускает дух, не властен больше
Сопротивляться муке. Там лежат
Старик и дочь, бок о бок, - их взяла
Обоих смерть.. . Слезам как не пролиться?. .
А о тебе что я скажу? Сама
Познаешь ты весь ужас дерзновенья.. .
Да, наша жизнь лишь тень; не в первый раз
Я в этом убеждаюсь. Не боюсь
Добавить я еще, что, кто считает
Иль мудрецом себя или глубоко
Проникшим в тайну жизни, заслужил
Название безумца.
Нет страшнее греха, чем детоубийство. Даже отцеубийство - менее страшный грех, потому что дети всегда меньше привязаны к родителям, чем родители - к детям, и это естественно.
А тем более, когда причиной этого греха становится не желание, скажем, облегчить уход безнадежно больному ребенку или другие благородные причины, а животная, слепая, дикая эгоистическая ревность...
А тем более, когда причиной этого греха становится не желание, скажем, облегчить уход безнадежно больному ребенку или другие благородные причины, а животная, слепая, дикая эгоистическая ревность...
"Нет, Филомела, прости:
я не успел навести
справки в кассах аллей -
в лучшей части полей
песнь твоя не слышна.
Шепчет ветру копна,
что Филомела за вход
в рощу много берет. " И. Бродский.
**
"Я вижу старинный московский дворец
И кровь на подушках дивана.
Там сына родной убивает отец,
Иван убивает Ивана.
Убийца. себя истребляющий сам,
Его обвинять не рискую, -
Виною всему праотец Авраам,
Замысливший жертву такую,
Который, не в силах любовь побороть,
Готов на посмертную муку,
Не зная о том, что удержит Господь
Его занесенную руку.
Я слышал однажды: как нерв напряжен,
Безлюдной вечерней порою,
Безумец ударил картину ножом
И крикнул: "Достаточно крови! "
И там, где отметина эта видна,
Где лезвие холст разорвало,
Все капает, капает кровь с полотна
На плинтус музейного зала. " А. Городницкий, "Я вижу старинный московский дворец".
я не успел навести
справки в кассах аллей -
в лучшей части полей
песнь твоя не слышна.
Шепчет ветру копна,
что Филомела за вход
в рощу много берет. " И. Бродский.
**
"Я вижу старинный московский дворец
И кровь на подушках дивана.
Там сына родной убивает отец,
Иван убивает Ивана.
Убийца. себя истребляющий сам,
Его обвинять не рискую, -
Виною всему праотец Авраам,
Замысливший жертву такую,
Который, не в силах любовь побороть,
Готов на посмертную муку,
Не зная о том, что удержит Господь
Его занесенную руку.
Я слышал однажды: как нерв напряжен,
Безлюдной вечерней порою,
Безумец ударил картину ножом
И крикнул: "Достаточно крови! "
И там, где отметина эта видна,
Где лезвие холст разорвало,
Все капает, капает кровь с полотна
На плинтус музейного зала. " А. Городницкий, "Я вижу старинный московский дворец".
Первое, что на ум приходит - "Тарас Бульба".
В Библии было несколько подобных случаях, а еще в мифах и сказках. Поэтому, нет, не единственный.
В Библии было несколько подобных случаях, а еще в мифах и сказках. Поэтому, нет, не единственный.
Похожие вопросы
- Медея - призрак детоубийства- не единственный в литературе?
- Медея - призрак детоубийства- не единственный в литературе?
- Призраки. Что о них в литературе?
- Медея, кто она?
- Всякая литература с одним единственным главным героем, особенно в повествовании от первого лица, внушает мысль,
- ПИСАТЕЛЬ О ЧИТАТЕЛЕ: «Это тот, у кого воля к жизни… он должен появиться стомиллионоголовым призраком в новой литературе,
- «Ни врач не исцелит, не утолит поэт, — Тень призрака тебя и день и ночь тревожит…»: о каком «призраке» пишет А. Ахматова,
- прочитала книгу Улицкой Медея и ее дети! так понравилось! я прямо-таки в шоке нахожусь! а вы читали! ? что скажете?
- как Ясон объясняет Медее выбор молодой царевны?
- Кто такая Медея? Расскажите о ней поподробнее...