Какой бывает тоска по другому берегу - у Хейердала, Конюхова... да и у нас с вами...? см. Эйвинд Юнсон. Прибой и берега

Десятый год после окон­чания Троян­ской войны. На остров нимфы Калипсо, где вот уже семь лет живет Одиссей, прибы­вает Вестник богов Гермес с доне­се­нием и указа­ниями: Стран­нику настало время вернуться домой и навести там порядок. Но Одиссей не стре­мится на Итаку, ибо пони­мает, что его снова заставят убивать, а он всегда был не столько царем и воином, сколько пахарем. Его выну­дили поки­нуть родину и принять участие в захват­ни­че­ской войне, зате­янной олим­пий­цами, чтобы пока­зать, что и война — «боже­ство» , требу­ющее жертв. И Одиссей принес в жертву Трою, уходя на войну только затем, чтобы скорей вернуться. Но теперь Странник просто боится вновь ощутить бег времени, кото­рого не ощущаешь здесь, у Калипсо. Может быть, он был ее плен­ником, хотя никогда не пытался уехать. Тем не менее выбора у него нет: он должен подчи­ниться воле богов.
...А на Итаке в последние годы действи­тельно твори­лись беспо­рядки. Женихи Пене­лопы, осно­вавшие Партию Прогресса, желая прибрать к рукам состо­яние и власть Долго­от­сут­ству­ю­щего царя, пыта­лись выну­дить Супругу дать согласие на брак, убедив в том, что она разо­рена. Но Пене­лопа тем не менее оста­ва­лась женщиной состо­я­тельной. Корми­лица Одиссея Эври­клея, везде­сущая старуха, то и дело отправ­ля­лась на материк, где вела торговлю сама или через подставных лиц. На острове шла эконо­ми­че­ская и поли­ти­че­ская борьба. Супруга тянула время: сначала Эври­клея надо­умила ее пере­прясть всю имею­щуюся в наличии шерсть (это растя­ну­лось на несколько лет) , а затем, когда женихи пере­крыли поставки, присту­пить к Тканью погре­баль­ного покрова для свекра, слухи о болезни кото­рого распро­стра­няла все та же старуха.
...Поли­ти­че­ские уловки Супруги не нрави­лись Сыну, который во многом был еще маль­чишкой, наивным и прямо­душным. Телемах подсо­зна­тельно чувствовал, что его мать. Женщина средних лет, свой выбор уже сделала и что, когда Долго­ожи­да­ющая думает о жела­ющих ее молодых мужчинах, ее челнок бегает быстрее.. .
В последнюю ночь у Нимфы Странник расска­зы­вает ей о том, что ему дове­лось испы­тать. Нет, не ему, а чело­веку по имени Утис — Никто. О том, как его спут­ники приняли обык­но­венных девушек за сирен, а водо­во­роты — за чудовищ, как, напив­шись креп­кого вина на острове Кирки, вели себя как свиньи.. . И еще о том, что его пресле­дуют воспо­ми­нания об убий­стве сына Гектора — Асти­а­накса. Не помня, кто сделал это. Одиссей пыта­ется убедить себя в том, что это был не он, а война.
...Тканье продол­жа­лось долго. А Женщина средних лет тоско­вала скорее не по Супругу, а по мужчинам вообще. Она не знала: быть сильной — это значит ждать или самой поза­бо­титься о своей жизни? Потом ей пришлось (с подсказки Эври­клеи) поне­многу распус­кать полотно, не обма­нывая, а «проводя поли­тику» . Женихи прове­дали обо всем раньше, чем офици­ально объявили об этом: они были не прочь пополь­зо­ваться чужим добром. Но так или иначе, уловка с Тканьем была разоб­ла­чена, и Пене­лопу прину­дили пообе­щать выбрать нового мужа через месяц.
Тем временем по совету некоего Ментеса Телемах решает отпра­виться к Нестору и Менелаю, чтобы узнать что-нибудь об отце и дока­зать всем, что сам он уже вырос. Попытка офици­ально добиться этого прова­ли­ва­ется: Партии Прогресса легко удается распу­стить Народное собрание. Сыну прихо­дится отпра­виться в Пилос тайно.
Плавание Одиссея начи­на­ется хорошо. Но вскоре буря, гнев Посей­дона, обру­ши­ва­ется на него. Несколько суток Странник проводит в бушу­ющих волнах, пока не попа­дает на берег.

Женщины, в общем-то, счастливее в обстановке домашнего хозяйства, и мы еще дома распределили наши обязанности так: я забочусь о кухне, о лагере, аптеке, он занимается организацией, разведкой и описанием маршрута. Мы поставили наш лагерь вполне сносно, насколько это было возможно при постоянном ветре. Цао разбудил меня в первую же ночь, у него была высокая температура. Я отправила его в Шигацзе. Я стряпаю, стираю, убираю. У меня не остается времени, чтобы посидеть, почитать или пописать. Выполнять всю необходимую работу мне не трудно. Но когда я один раз попросила Райнхольда помочь мне, то получила ответ: «Оставь меня в покое, разве ты не видишь, что я читаю? »
Вчера мы вернулись из пятидневного похода. Мы прошли по меньшей мере 150 километров. К концу у нас уже не было продуктов, и теперь нам обоим нужен отдых. Вчера, как только мы пришли, Райнхольд лег и стал читать. «Разве ты не понимаешь, что я должен работать? — сказал он, читая в это время о людях, которые путешествуют на лодках, или Марселя Пруста. Когда он изучает карты и материалы по Эвересту, я это понимаю. Я тоже могла бы принимать в этом участие, но он меня не допускает.
11 июля 1980 г. Я жалею о том, что совершила мою сегодняшнюю прогулку не одна, как сначала хотела. Когда я готовила обед, у меня было хорошее настроение, много сил. За едой я предложила погулять. Никакого ответа. После уборки я гворю: «Ну, так я пойду одна» . «Нет» , — говорит он. Мне нравится гулять одной. Я любуюсь природой, предаюсь своим мыслям, прихожу в согласие сама с собой. Райнхольд уютно лежит в спальном мешке и говорит: «Подожди, я дочитаю, и мы пойдем вместе» . Я спрашиваю, долго ли ждать. «Полчаса» . Тогда я предлагаю ему дочитать после прогулки. Ответа нет. Когда я уже думаю, что из всего этого ничего не получится, он говорит: «Я иду с тобой, примерно через двадцать минут» . Тогда я готовлю кофе. Двадцать минут давно прошли. Райнхольд говорит: «Пошел дождик» . «Нет, — возражаю я, — только немного капает» . Время идет. Вдруг Райнхольд поднимается: «О'кей, я иду. Но только своим темпом» . Я отвечаю, что не могу превратить задуманную прогулку в спринтерский бег, ибо именно так Райнхольд понимает «свой темп» ходьбы. Мы собираемся. И вдруг Райнхольд стоит в полной готовности перед палаткой и говорит: «Я ухожу! » Это само по себе невинное замечание выводит меня из равновесия, и я ору: «Если ты готов, чудовище, то иди! Но после того, как я ждала тебя полчаса, ты мог бы по крайней мере подождать, пока я надену другие носки» . «Зачем? » «Потому что эти слишком тонкие для ботинок» . Я меньше минуты вожусь с носками и вижу, как Райнхольд уходит. Я устремляюсь за ним, пытаюсь его догнать. Он идет по берегу реки, я — ближе к склону, вдоль которого можно выйти от палаток на трассу. Преодолеваю подъемы и спуски, надеясь встретиться с ним перед выходом на трассу. Но он идет быстро. Пока я поднимусь на один пригорок и только взгляну вдаль, он уже на следующем холме. Я останавливаюсь и в оцепенении гляжу на него. Он оборачивается и смотрит на меня. Потом идет дальше. Я не верю своим глазам.
Ему, по-видимому, кажется, что мы гуляем вместе. А у меня больше нет желания бежать за ним. Как часто я делаю попытки идти рядом, но почему-то всегда оказываюсь сзади. Я понимаю, что можно держать дистанцию при прокладывании пути или на трудном рельефе. Но когда люди решили вместе погулять!
Мне грустно, и я одна спускаюсь к реке. Спустя некоторое время я уже не вижу Райнхольда. Я прыгаю с камня на камень по широкому ложу потока. Почему я придаю такое большое значение нашим отношениям? Почему я все время вижу его перед собой? Я бегу дальше и пытаюсь все выбросить из головы.

"По-осеннему златогривая,
Вихрем кудри по ветру раскинула,
Как невеста - береза красивая,
Будто душу мне опрокинула.

Словно шеями лебедиными
Ветви тянутся в синь бесконечную,
Манят вдаль за собою, родимые,
Где осталась любовь моя вечная.

От суровой зимы да от холода
Я летел за листвою опавшею
До большого чужого города
И страны, мне родною не ставшею.

Из больной души в даль небесную
Рвутся криком слова мои грешные,
Чтоб дошли бы желанною песнею
В дорогие края белоснежные... " Я Кауфман. "Ностальгическое"

Мне вспоминаются горы и улица,
Дом, где деревья растут,
Ставни на окнах, ворота с калиткою. .
Мимо никак не пройду.

Мне хочется вновь оказаться как в юности,
Вместе собраться семьёй,
Встретить друзей и пройтись по тем улицам,
Что возвращают домой.

Может не совсем по теме
***
Волна и песок.. .
Синее море и желтый песочек,
Волны ложатся на берег и тают.
Тайну ищите внутри этих строчек.
В миг, когда волны назад убегают.
Есть там волна среди сотни похожих,
Та, что в песок влюблена не на шутку.
Не равнодушен песочек к ней тоже -
Длится их встреча всего лишь минутку.
В море живет та волна и скучает,
Смотрит на берег, слезу вытирая,
Просто песочка ей так не хватает,
Видит в мечтах лишь его, засыпая.
Снится волне: посреди океана
Мчится она, веселится, смеется,
К берегу скачет она неустанно,
скоро к песку всей душой прикоснется.
Смотрит на небе так звездочек много,
месяц сияет довольный собою.
Снова волна соберется в дорогу.
Снова песок ищет встречи с волною.
Только не может он сдвинуться с места -
И для него это больше, чем горе.
Ждет, что придет водяная невеста,
Выйдет к нему прямо с синего моря.
Ну, а волна все спешит, спотыкаясь,
Волны другие подножки ей ставят.
Только она все бежит, поднимаясь,
Остановиться - никто не заставит.
Вот уж и берег, она улыбнулась
Тень от нее на песке отразилась,
Снова к песку та волна прикоснулась
И вся до капельки в нем растворилась.
Только волна не смогла жить без моря
И на песке, не спеша умирала.
Он сжег теплом ее, вот вам и горе.
Долго нельзя быть с песком она знала.
Волны, вы больше с песком не дружите,
Видите, эта любовь так опасна.
В сердце любовь вы к мечте не храните,
Может тогда жизнь не будет несчастна.
Лучше пусть в море останутся волны,
Берег пускай остается песчаный.
В церкви пускай остаются иконы.
В сердце мечты пусть не делают раны.
(Ирина Сfмарина-Лабиринт)

Десятый год после окончания Троянской войны. На остров нимфы Калипсо, где вот уже семь лет живет Одиссей, прибывает Вестник богов Гермес с донесением и указаниями: Страннику настало время вернуться домой и навести там порядок. Но Одиссей не стремится на Итаку, ибо понимает, что его снова заставят убивать, а он всегда был не столько царем и воином, сколько пахарем. Его вынудили покинуть родину и принять участие в захватнической войне, затеянной олимпийцами, чтобы показать, что и война — «божество» , требующее жертв. И Одиссей принес в жертву Трою, уходя на войну только затем, чтобы скорей вернуться. Но теперь Странник просто боится вновь ощутить бег времени, которого не ощущаешь здесь, у Калипсо. Может быть, он был ее пленником, хотя никогда не пытался уехать. Тем не менее выбора у него нет: он должен подчиниться воле богов.

...А на Итаке в последние годы действительно творились беспорядки. Женихи Пенелопы, основавшие Партию Прогресса, желая прибрать к рукам состояние и власть Долгоотсутствующего царя, пытались вынудить Супругу дать согласие на брак, убедив в том, что она разорена. Но Пенелопа тем не менее оставалась женщиной состоятельной. Кормилица Одиссея Эвриклея, вездесущая старуха, то и дело отправлялась на материк, где вела торговлю сама или через подставных лиц. На острове шла экономическая и политическая борьба. Супруга тянула время: сначала Эвриклея надоумила ее перепрясть всю имеющуюся в наличии шерсть (это растянулось на несколько лет) , а затем, когда женихи перекрыли поставки, приступить к Тканью погребального покрова для свекра, слухи о болезни которого распространяла все та же старуха.

Близится время отъезда Странника. Он покинет место, где ему удалось вкусить покой, и отправится в неизвестность, в мир, изменившийся, должно быть, слишком сильно за прошедшие двадцать лет. Вновь на войну, которая столь мила богам, не желающим видеть род людской возвышенным и нежным, делающим все, чтобы вывести «породу людей, где мужчины наспех облегчают тяжелую плоть, породу <...> мужчин, не имеющих времени отдохнуть на женской груди» .

...Политические уловки Супруги не нравились Сыну, который во многом был еще мальчишкой, наивным и прямодушным. Телемах подсознательно чувствовал, что его мать. Женщина средних лет, свой выбор уже сделала и что, когда Долгоожидающая думает о желающих ее молодых мужчинах, ее челнок бегает быстрее.. .

В последнюю ночь у Нимфы Странник рассказывает ей о том, что ему довелось испытать. Нет, не ему, а человеку по имени Утис — Никто. О том, как его спутники приняли обыкновенных девушек за сирен, а водовороты — за чудовищ, как, напившись крепкого вина на острове Кирки, вели себя как свиньи.. . И еще о том, что его преследуют воспоминания об убийстве сына Гектора — Астианакса. Не помня, кто сделал это. Одиссей пытается убедить себя в том, что это был не он, а война.

.

откуда такая точность? Вы читаете сердца Владимир? Мне 36 а я более точности не узрела Такая же тоска у меня но не по мужу а по родным живущих далеко эта щемящая душу тоска сестра брат мать навязчивая грусть брат где ты? Ты нужен мне сейчас почему сестры братьям не нужны? Кто ответит?