Литер. ассоциации на тему "черное и белое"?

...Мы двое были белы цветом кожи,
А женщина была черна,
И все же с нами цветом схожа
Среди всех них
была одна она.
Мы шли втроем навстречу глаз свинцу,
Шли взявшись под руки, через расстрел их,
Шли трое красных
через сотни белых,
Шли как пощечина по их лицу.
Я шкурой знал, когда сквозь строй прошел там,
Знал кожей сжатых кулаков своих:
Мир неделим на черных, смуглых, желтых,
А лишь на красных - нас,
и белых - их.
На белых - тех, что, если приглядеться,
Их вид на всех материках знаком,
На белых - тех, как мы их помним с детства,
В том самом смысле. Больше ни в каком.
На белых - тех, что в Африке ль, в Европе
Мы, красные, в пороховом дыму
В последний раз прорвем на Перекопе
И сбросим в море с берега в Крыму!
(К. Симонов, "Красное и белое")

Рэй Брэдбери. "Большая игра между черными и белыми".

Владимир Высоцкий стихи про правду и ложь

Блек энд уайт (В. В. Маяковский)
Если Гавану окинуть мигом —
рай-страна, страна что надо.
Под пальмой на ножке стоят фламинго.
Цветёт коларио по всей Ведадо.
В Гаване всё разграничено чётко:
у белых доллары, у чёрных — нет.
Поэтому Вилли стоит со щёткой
у «Энри Клей энд Бок, лимитед» .
Много за жизнь повымел Вилли —
одних пылинок целый лес, —
поэтому волос у Вилли вылез,
поэтому живот у Вилли влез.
Мал его радостей тусклый спектр:
шесть часов поспать на боку,
да разве что вор, портовОй инспектор,
кинет негру цент на бегу.
От этой грязи скроешься разве?
Разве что стали б ходить на голове.
И то намели бы больше грязи:
волосьев тыщи, а ног — две.
Рядом шла нарядная Прадо.
То звякнет, то вспыхнет трёхвёрстный джаз.
Дурню покажется, что и взаправду
бывший рай в Гаване как раз.
В мозгу у Вилли мало извилин,
мало всходов, мало посева.
Одно единственное вызубрил Вилли
твёрже, чем камень памятника Масео:
«Белый ест ананас спелый,
чёрный — гнилью мочёный.
Белую работу делает белый,
чёрную работу — чёрный» .
Мало вопросов Вилли сверлили.
Но один был закорюка из закорюк.
И когда вопрос этот влезал в Вилли,
щётка падала из Виллиных рук.
И надо же случиться, чтоб как раз тогда
к королю сигарному Энри Клей
пришёл, белей, чем облаков стада,
величественнейший из сахарных королей.
Негр подходит к туше дебелой:
«Ай бэг ёр пАрдон, мистер Брэгг!
Почему и сахар, белый-белый,
должен делать чёрный негр?
Чёрная сигара не идёт в усах вам —
она для негра с чёрными усами.
А если вы любите кофий с сахаром,
то сахар извольте делать сами» .
Такой вопрос не проходит даром.
Король из белого становится жёлт.
Вывернулся король сообразно с ударом,
выбросил обе перчатки и ушёл.
Цвели кругом чудеса ботаники.
Бананы сплетали сплошной кров.
Вытер негр о белые подштанники
руку, с носа утёршую кровь.
Негр посопел подбитым носом,
поднял щётку, держась за скулу.
Откуда знать ему, что с таким вопросом
надо обращаться в Коминтерн, в Москву?

Ю. Левитанский
КИНЕМАТОГРАФ

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль -
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут -
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…

Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…