(Н. Рерих "Последний путь")
Сосны стояли близко, и Мэйлмют Кид быстро делал свое дело: Руфь
наблюдала, как он сооружает хранилище, какие устраивают охотники, желая
уберечь припасы от росомах и собак. Он нагнул верхушки двух сосенок почти
до земли и связал их ремнями из оленьей кожи. Затем, ударами бича смирив
собак, запряг их в нарты и погрузил туда все, кроме шкур, в которые был
закутан Мэйсон. Товарища он обвязал ремнями, прикрепив концы их к
верхушкам сосен. Один взмах ножа - и сосны выпрямятся и поднимут тело
высоко над землей.
Руфь безропотно выслушала последнюю волю мужа. Бедняжку не надо было
учить послушанию. Еще девочкой она вместе со всеми женщинами своего
племени преклонялась перед властелином всего живущего, перед мужчиной,
которому не подобает прекословить. Кид не стал утешать Руфь, когда та
напоследок поцеловала мужа, - ее народ не знает такого обычая, - а потом
отвел ее к передним нартам и помог надеть лыжи. Как слепая, она машинально
взялась за шест, взмахнула бичом и, погоняя собак, двинулась в путь. Тогда
он вернулся к Мэйсону, впавшему в беспамятство; Руфь уже давно скрылась из
виду, а он все сидел у костра, ожидая смерти друга и моля, чтобы она
пришла скорее.
Нелегко оставаться наедине с горестными мыслями среди Белого
Безмолвия. Безмолвие мрака милосердно, оно как бы защищает человека,
согревая его неуловимым сочувствием, а прозрачно-чистое и холодное Белое
Безмолвие, раскинувшееся под стальным небом, безжалостно.
Прошел час, два - Мэйсон не умирал. В полдень солнце не показываясь
над горизонтом, озарило небо красноватым светом, но он вскоре померк.
Мэйлмют Кид встал, заставил себя подойти к Мэйсону и огляделся по
сторонам. Белое Безмолвие словно издевалось над ним. Его охватил страх.
Раздался короткий выстрел. Мэйсон взлетел ввысь, в свою воздушную
гробницу, а Мэйлмют Кид, нахлестывая собак, во весь опор помчался прочь по
снежной пустыне.
В. Я. Брюсов
Последний путь
Быть может, я в последний раз
Свою дорогу выбираю,
На дальней башне поздний час
Звенел. Что в путь пора, я знаю.
Мой новый путь, последний путь,
Ты вновь ведешь во глубь ущелий!
Не суждено мне отдохнуть
В полях весны, под шум веселий!
Опять голодные орлы
Над головой витают с криком,
И грозно выступы скалы
Висят в безлюдии великом;
Опять, шипя, скользит змея,
И барс рычит, пустынножитель;
Но шаг мой тверд, и снова я -
Охотник, странник и воитель.
Пусть годы серебрят висок,
Пусть в сердце тупо ноют раны; -
Мой посох поднят, путь далек,
Иду чрез горы и туманы.
На миг мне виден с высоты
Тот край, что с детства взоры манит.
Дойду ль до сладостной черты,
Иль Смерть мне на пути предстанет?
Но знаю, прежде чем упасть,
Чем вызов Смерти встретить дружно, -
Мне снова улыбнется страсть
Улыбкой ласково-жемчужной.
Последней, роковой любви
Слова я прошепчу на круче,
И, - словно солнце, всё в крови, -
Пусть жизнь тогда зайдет за тучи!
Зеленому лунному свету не верить невмочь
и листьям серебряным, тихо с деревьев упавшим.. .
Пусть день будет вашим.
Оставьте мне эту зеленую ночь, последнюю ночь.. .
А на землю все сыплются желуди,
а может быть, это вода разливается в мельничном желобе?
А может быть, это -- движение последних секунд,
которые жизнь мою вместе с зарей пресекут?
Пред этой задачей ты не будешь ни гордым, ни мелочным:
последние зерна пора до утра помолоть.
А старость -- как будто вода: остановится в желобе мельничном,
колеса застынут. И этого не побороть.