Москва и Петербург в творчестве русских писателей XIX века?

Каждая эпоха в истории русского общества знает свой Петербург. Каждая отдельная личность, творчески переживающая его, преломляет этот образ по-своему.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный.. .
Восхищение городом, перед которым "померкла старая Москва", звучит в каждой строчке вступления поэмы А. Пушкина.
Такой же образ Петербурга можно встретить и в творчестве Гоголя, Например, в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" этот город представляется сказочным, фантастичным. Кузнец Вакула удивляется пышности и блеску столицы больше, чем полету на черте. Героя поражают здания в четыре этажа, широкие улицы, количество экипажей и знати. Образ Петербург-это образ города аристократов, и кузнец, попав туда, восклицает: "Сколько здесь панства! " Дворянство изображено автором в традициях парадного портрета восемнадцатого века, в частности Екатерина II предстает читателю доброй феей, чей подарок приносит Вакуле счастье. Петербург в "Вечерах на хуторе близ Диканьки"-, город нарядный и торжественный, дарящий радость.
Однако такое описание северной столицы редко в творчестве Гоголя. В большинстве своих произведений писатель рисует образ Петербурга, как города социальных контрастов. В повести "Шинель" писатель изображает его городом-монстром, уничтожающим "маленького человека".
Эта же тема звучит в поэме Пушкина "Медный всадник» ", то есть в непосредственно "петербургской повести". Для Пушкина были одинаково достоверны и деяния Петра Вели кого, и страдания Евгения. Поэту был близок мир Петра, была дорога и понятна его мечта-"ногою твердою стать при море". Но при этом Пушкин сознавал, как дорого было заплачено за это торжество, какой ценой был куплен стройный вид военной столицы.

Люблю произведение "Москва и москвичи" Гиляровского. САмое ценное в ней, что перечитывать можно, раскрыв книгу на любой странице.

Это тема нескольких докторских диссертаций.

" Я -- москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово,
вкладывая в него всего себя. Я -- москвич!
...Минувшее проходит предо мною.. .
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на
пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где
окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не по дням, а по часам новую
Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу
и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором
чудесных зал.
...В "гранит одетая" Москва-река окаймлена теперь тенистыми бульварами.
От них сбегают широкие каменные лестницы. Скоро они омоются новыми волнами:
Волга с каждым днем приближается к Москве. " (В. Гиляровский "Москва и москвичи")

" Он пошел к Неве по В -- му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: "Зачем на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на Острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, --зарыть всё это и дерево, пожалуй, заметить? " И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Но и на Острова ему не суждено было попасть, а случилось другое: выходя с В -- го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор, обставленный совершенно глухими стенами. Справа, тотчас же по входе в ворота, далеко во двор тянулась глухая небеленая стена соседнего четырехэтажного дома. Слева, параллельно глухой стене и тоже сейчас от ворот, шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь двора, и потом уже делал перелом влево. Это было глухое отгороженное место, где лежали какие-то материалы. Далее, в углублении двора, выглядывал из-за забора угол низкого, закопченного, каменного сарая, очевидно часть какой-нибудь мастерской. Тут, верно, было какое-то заведение, каретное или слесарное, или что-нибудь в этом роде; везде, почти от самых ворот, чернелось много угольной пыли. " (Ф. Достоевский "Преступление и наказание")