Знатоки, можете подобрать комментарии из литературных произведений?

Попробуем:

Когда Калмыков появлялся на улице, вокруг него происходило легкое
замешательство. Движение затормаживалось. Люди останавливались и смотрели.
Мимо них проплывало что-то совершенно необычайное: что-то красное, желтое,
зеленое, синее - все в лампасах, махрах и лентах. Калмыков сам конструировал
свои одеяния и следил, чтобы они были совершенно ни на что не похожи. У него
на этот счет была своя теория.
"Вот представьте-ка себе, - объяснял он, - из глубины вселенной смотрит
миллион глаз, и что они видят? Ползет и ползет по земле какая-то скучная
одноцветная серая масса - и вдруг как выстрел - яркое красочное пятно! Это я
вышел на улицу".
И сейчас он был одет тоже не для людей, а для Галактики. На голове его
лежал плоский и какой-то стремительный берет, а на худых плечах висел
голубой плащ с финтифлюшками, а из-под него сверкало что-то невероятно яркое
и отчаянное - красное-желтое-сиреневое. Художник работал. Он бросал на
полотно один мазок, другой, третий - все это небрежно, походя, играя, -
затем отходил в сторону, резко опускал долу кисть - толпа шарахалась,
художник примеривался, приглядывался и вдруг выбрасывал руку - раз! - и на
полотно падал черный жирный мазок. Он прилипал где-то внизу, косо, коряво,
будто совсем не у места, но потом были еще мазки, и еще несколько ударов и
касаний кисти - то есть пятен - желтых, зеленых, синих - и вот уже на
полотне из цветного тумана начинало что-то прорезываться, сгущаться,
показываться. И появлялся кусок базара: пыль, зной, песок, накаленный до
белого звучания, и телега, нагруженная арбузами. Солнце размыло очертания,
обесцветило краски и стесало формы. Телега струится, дрожит, расплывается в
этом раскаленном воздухе. Художник творит, а люди смотрят и оценивают. Они
толкаются, смеются, подначивают друг друга, лезут вперед. Каждому хочется
рассмотреть получше. Пьяные, дети, женщины. Людей серьезных почти нет. Людям
серьезным эта петрушка ни к чему! Они если и заглянут, то пройдут мимо;
"мазило", - говорят о Калмыкове серьезные люди, - и рожа дурацкая, и одет
под вид попки! Раньше таких из безумного дома только по большим праздникам к
родным отпускали". Вот именно один такой разговор и произошел при мне.
Подошел, протолкался и встал впереди всех, хотя, видно, и слегка
подвыпивший, но очень культурный дядечка - этакий Чапаев в усах, сапогах и
френче. Постоял, посмотрел, прогладил усы, хмыкнул и спросил очень вежливо:
- Вы, извините, из Союза художников?
- Угу, - ответил Калмыков.
Дядька деловито прищурился, еще постоял и подумал.
- А что же это вы, извините, рисуете? - спросил он ласково.
Калмыков рассеянно кивнул на площадь:
- А вон те возы с арбузами.
- Так где же они у вас? - изумился дядечка. Он весь был беспощадно
вежливый, ироничный и всепонимающий.
Калмыков отошел на секунду от полотна, прищурился, вдруг что-то
выхватил из воздуха, поймал на кисть и бросил на полотно.
- Смотрите лучше! - крикнул он весело.
Но дядька больше ничего смотреть не стал. Он покачал головой и сказал:
- Да, при нас так не малевали. При нас, если и рисовали, то хотелось
его взять, съисть, что яблоко, что арбуз, что окорок, а это что? Это вот я,
когда день в курятнике не приберусь, у меня там пол такой же!
Калмыков весело покосился на него и вдруг наклонился над полотном.
Кисть так и замелькала. Вдохновили, ли его слова дядьки, или, может быть,
как раз в эту минуту он ухватил самое нужное? В общем, он заработал и обо
всем забыл. Культурный дядька еще постоял, посмотрел, покачал головой и
вдруг грубо спросил:
- А что это вы оделись-то как? Для смеха, что ли? Людей удивлять?
Художник! Раньше такого бы художника сразу бы за милую душу за шиворот да в
участок, а теперь, конечно, валяй, Малай!