"Вечерами отец рисовал, он был художником, а я делил столбиком. Онназывал мне трехзначную цифру, которую я старательно записывал. Потом он
называл двухзначную, на которую нужно было поделить трехзначную. Я пребывал
в уверенности, что мы оба заняты очень серьезными делами. Возможно, так оно
и было.
Я попросил отца нарисовать богатырей, и он оставил уже начатую картину,
чтобы выполнить мою просьбу. Я знал его шесть лет, и он ни разу ни в чем мне
не отказал.
Он начал рисовать битву, Куликово поле, я сидел у него за плечом.
Иногда я отвлекался, чтобы поймать пересекающего комнату таракана. Таракана
я прикреплял пластилином к дощатому полу, заляпывая его до пояска. Некоторое
время я наблюдал, как он шевелит передними лапками и усами, потом
возвращался к отцу. На холсте уже появлялась ржущая морда коня, нога в
стремени, много густых алых цветов под копытами. Наверное, отец рисовал не
Куликово поле, ведь та битва случилась осенью.
Мы ложились спать вместе, каждый вечер отец несколько часов читал при
свете ночника. Иногда он курил, подолгу не стряхивая пепел. Я следил за
сигаретой, чтобы пепел не упал на грудь отцу; потом я смотрел в потолок,
думал о богатырях, иногда на улице начинала лаять Дэзи, и я мечтал, что
сейчас зайдет мама, которая бросила нас, когда мне было несколько месяцев.
Когда отец читал, он не размеренно дышал, как обычно дышат люди и
млекопитающиеся. Он набирал воздуха и какое-то время лежал безмолвно, глядя
в книгу. Думаю, воздуха ему хватало больше чем на полстраницы. Потом он
выдыхал, некоторое время дышал равномерно, добегал глазами страницу,
переворачивал ее и снова набирал воздуха. Он будто бы плыл под водой от
странице к странице.
Да, еще он научил меня плавать. Летом он продавал несколько картин, как
я потом понял, очень дешево, брал отпуск, и мы долго и муторно ехали в
забытую богом деревню, где каждый год снимали один и тот же домик возле
нежной и ясной реки, пульсирующей где-то в недрах Черноземья. " (З. Прилепин "Патология")
Литература
Ваши литературные ассоциации на тему "отец"?
"Спрашиваю: «Где же твой отец, Ваня? » Шепчет: «Погиб на фронте» . — «А мама? » — «Маму бомбой убило в поезде, когда мы ехали» . — «А откуда вы ехали? » — «Не знаю, не помню… » — «И никого у тебя тут родных нету? » — «Никого» . — «Где же ты ночуешь? » — «А где придется» . Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы
нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети» . И сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой? » Он и спросил, как выдохнул: «Кто? » Я ему и говорю так же тихо. «Я — твой отец» . Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь! » Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьет, и руки трясутся… Как я тогда руля не упустил, диву можно даться! Но в кювет все же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока туман в глазах не прошел, — побоялся ехать: как бы на кого не наскочить. Постоял так минут пять, а сынок мой все жмется ко мне изо всех силенок, молчит, вздрагивает. Обнял я его правой
рукою, потихоньку прижал к себе, а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. . ." ( М. Шолохов "Судьба человека")
нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети» . И сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой? » Он и спросил, как выдохнул: «Кто? » Я ему и говорю так же тихо. «Я — твой отец» . Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь! » Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьет, и руки трясутся… Как я тогда руля не упустил, диву можно даться! Но в кювет все же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока туман в глазах не прошел, — побоялся ехать: как бы на кого не наскочить. Постоял так минут пять, а сынок мой все жмется ко мне изо всех силенок, молчит, вздрагивает. Обнял я его правой
рукою, потихоньку прижал к себе, а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. . ." ( М. Шолохов "Судьба человека")
Константин Есенин
Об отце
"...По существу, у меня нет воспоминаний. Последний раз отец навестил нас с сестрой Татьяной за четыре дня до своей смерти, а мне тогда было неполных шесть лет. А что может рассказать даже о самых ярких впечатлениях человек четырех-, пяти-, пусть шестилетнего возраста? Конечно, это не воспоминания, а только что-то вроде «туманных картин» «волшебного фонаря» , также оставшегося где-то в детстве.
Но в последние годы, когда родных, друзей и знакомых, выступающих на вечерах, почти не осталось — время ведь вещь неумолимая, — я как-то от общих слов, которые мне все же приходилось говорить по просьбе слушателей, перешел к рассказу об этих «туманных картинах» . Их совсем немного…
Самое первое, что сохранила память, — это приход отца весной 192...,а вот какого точно — не знаю, года. Солнечный день, мы с сестрой Таней самозабвенно бегаем по зеленому двору нашего дома. Теперь этого дома нет. Его снесли в 50-х годах. Тогда в белом, купеческого «покроя» здании располагались ГЭКТЕМАС (Государственные экспериментальные театральные мастерские) , позднее — училище Театра имени народного артиста республики В. Э. Мейерхольда, второго мужа нашей матери — Зинаиды Николаевны Райх.
Вдруг во дворе появились нарядные, «по-заграничному» одетые мужчина и женщина. Мужчина — светловолосый, в сером костюме. Это был Есенин. С кем? Не знаю. Нас с сестрой повели наверх, в квартиру. Еще бы: первое, после долгого перерыва свидание с отцом! Но для нас это был, однако, незнакомый «дяденька» . И только подталкивания разных соседок, нянь, наших и чужих, как-то зафиксировали внимание — «папа» . Самое же слово было еще почти непонятно. В роли «папы» выступал досель Всеволод Эмильевич Мейерхольд, хотя воспитывали нас смело, тайн рождения не скрывали, и мы знали, что Мейерхольд — «папа второй» , ненастоящий, а «первый папа» был для нас незримой личностью, имя его изредка произносилось взрослыми в разговорах.
Есенин сел с нами за прямоугольный детский столик, говорил он, обращаясь по большей части к Тане. После первых слов, что давно забыты, он начал расспрашивать о том, в какие игры играем, что за книжки читаем. Увидев на столе какие-то детские тоненькие книжицы, почти всерьез рассердился.
— А мои стихи читаете?
Помню общую нашу с сестрой растерянность. И наставительное замечание отца:
— Вы должны читать и знать мои стихи… "
Об отце
"...По существу, у меня нет воспоминаний. Последний раз отец навестил нас с сестрой Татьяной за четыре дня до своей смерти, а мне тогда было неполных шесть лет. А что может рассказать даже о самых ярких впечатлениях человек четырех-, пяти-, пусть шестилетнего возраста? Конечно, это не воспоминания, а только что-то вроде «туманных картин» «волшебного фонаря» , также оставшегося где-то в детстве.
Но в последние годы, когда родных, друзей и знакомых, выступающих на вечерах, почти не осталось — время ведь вещь неумолимая, — я как-то от общих слов, которые мне все же приходилось говорить по просьбе слушателей, перешел к рассказу об этих «туманных картинах» . Их совсем немного…
Самое первое, что сохранила память, — это приход отца весной 192...,а вот какого точно — не знаю, года. Солнечный день, мы с сестрой Таней самозабвенно бегаем по зеленому двору нашего дома. Теперь этого дома нет. Его снесли в 50-х годах. Тогда в белом, купеческого «покроя» здании располагались ГЭКТЕМАС (Государственные экспериментальные театральные мастерские) , позднее — училище Театра имени народного артиста республики В. Э. Мейерхольда, второго мужа нашей матери — Зинаиды Николаевны Райх.
Вдруг во дворе появились нарядные, «по-заграничному» одетые мужчина и женщина. Мужчина — светловолосый, в сером костюме. Это был Есенин. С кем? Не знаю. Нас с сестрой повели наверх, в квартиру. Еще бы: первое, после долгого перерыва свидание с отцом! Но для нас это был, однако, незнакомый «дяденька» . И только подталкивания разных соседок, нянь, наших и чужих, как-то зафиксировали внимание — «папа» . Самое же слово было еще почти непонятно. В роли «папы» выступал досель Всеволод Эмильевич Мейерхольд, хотя воспитывали нас смело, тайн рождения не скрывали, и мы знали, что Мейерхольд — «папа второй» , ненастоящий, а «первый папа» был для нас незримой личностью, имя его изредка произносилось взрослыми в разговорах.
Есенин сел с нами за прямоугольный детский столик, говорил он, обращаясь по большей части к Тане. После первых слов, что давно забыты, он начал расспрашивать о том, в какие игры играем, что за книжки читаем. Увидев на столе какие-то детские тоненькие книжицы, почти всерьез рассердился.
— А мои стихи читаете?
Помню общую нашу с сестрой растерянность. И наставительное замечание отца:
— Вы должны читать и знать мои стихи… "
"Гигант мысли. Отец русской демократии". О Кисе Воробьянинове в "12 стульях".
Эмме было тринадцать лет, когда Техасский университет
предложил Бену преподавательскую стипендию на два года, и он немедленно принял
предложение, даже и не вспомнив об Эмме. Когда стали обсуждать, что же делать с
Эммой, Бен объявил, что просто возьмет ее с собой в Техас, но кто-то из друзей
— вероятно, Маркус Бернстайн — убедил Бена, что Эмме лучше быть подальше от
него, и ее отправили в частную школу в Швейцарию. Три года она прожила в
Лозанне — ни разу за это время не побывав в Англии, — а затем еще на год
уехала во Флоренцию изучать итальянский язык и искусство Ренессанса. Бен в это
время жил в Японии. Эмма написала, что хотела бы поехать к нему, но он ответил
телеграммой: «ВТОРАЯ ПОСТЕЛЬ ЗАНЯТА ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ ГЕЙШЕЙ ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ
ПОЖИТЬ В ПАРИЖЕ» .
(P.S. Бен - отец Эммы)
предложил Бену преподавательскую стипендию на два года, и он немедленно принял
предложение, даже и не вспомнив об Эмме. Когда стали обсуждать, что же делать с
Эммой, Бен объявил, что просто возьмет ее с собой в Техас, но кто-то из друзей
— вероятно, Маркус Бернстайн — убедил Бена, что Эмме лучше быть подальше от
него, и ее отправили в частную школу в Швейцарию. Три года она прожила в
Лозанне — ни разу за это время не побывав в Англии, — а затем еще на год
уехала во Флоренцию изучать итальянский язык и искусство Ренессанса. Бен в это
время жил в Японии. Эмма написала, что хотела бы поехать к нему, но он ответил
телеграммой: «ВТОРАЯ ПОСТЕЛЬ ЗАНЯТА ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ ГЕЙШЕЙ ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ
ПОЖИТЬ В ПАРИЖЕ» .
(P.S. Бен - отец Эммы)
Почему-то подумалось о книге М. дюГара "Семья Тибо" - там фигура отца очень значимая и противоречивая, как бы "нависает" над сыновьями, определяет их судьбы.
Похожие вопросы
- Ваши литературные ассоциации на тему "отец и сын"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "костёр"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "рыболов"
- Ваши литературные ассоциации на тему "натюрморт"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "незнакомка"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "материнское сердце"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "омут"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "помни"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "после дождя"?
- Ваши литературные ассоциации на тему "тихая обитель"?