Игра в бисер. Сосредоточенность 1.

БИЛЕТ В РАЙ

Вот твой билет, вот твой вагон, Все в лучшем виде и одному тебе дано В цветном раю увидеть сон - Трехвековое непрерывное кино. Все позади, уже сняты Все отпечатки, контробанды не берем. Как херувим стерилен ты, А класс второй, не лучший класс, зато с бельем. Вот и сбывается все, что пророчится, Уходит поезд в небеса. Счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Земной перон, не унывай! И не кричи, для наших воплей он оглох. Один из нас поехал в рай, Он встретит бога там, ведь есть наверно бог. Ты передай ему привет, А позабудешь, ничего, переживем, Осталось нам не много лет, Мы пошустрим и, как положено, умрем. Вот и сбывается все, что пророчится, Уходит поезд в небеса. Счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Уйдут без нас в ничто без сна И сыновья, и внуки внуков в трех веках. Не дай господь, чтобы война, А то мы правнуков оставим в дураках. Разбудит вас какой-то тип И впустит в мир где в прошлом войны, рак, Где побежден гонконгский грипп, На всем готовеньком ты счастлив ли дурак. Вот и сбывается все, что пророчится, Уходит поезд в небеса, счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Итак, прощай! Звенит звонок. В счастливый путь! Храни тебя от всяких бед. А если там есть вправду бог, Ты все же вспомни, передай ему привет.

Жанн



«Никак, никак… Слишком трудно, слишком больно.

Он мучительно выдохнул, а вдохнуть уже не смог,
сдался. И боль моментально исчезла. Все исчезло. Такого беспредельного покоя
Жан никогда еще не испытывал. И такой тишины тоже никогда не было. Всегда, даже
при полном отсутствии внешних звуков, слышишь ведь свой пульс. Пока бьется
сердце, идеальной тишины быть не может.

Сердце больше не бьется, подумал Жан. Я умер. И не
понял, хорошо это или плохо.

Только тишина баюкала его недолго. Послышалось
негромкое пощелкивание, словно испанская танцовщица в темноте начала слегка
постукивать кастаньетами. Или гремучая змея предостерегающе затрещала своим
хвостом.

Покой сменился тревогой. Сейчас что-то произойдет!

Жана подбросило кверху. Он чувствовал себя соринкой,
которую всасывает труба гигантского пылесоса.

Так и есть! Вращаясь вокруг собственной оси, тело
ввинтилось в подобие раструба и понеслось куда-то вверх в кромешной тьме. Жан
хотел закричать, но не смог.

Он был один в этой жуткой черной ловушке, совсем один!
Неведомая сила тянула его все выше, выше, и конца этому не было.

Вот что такое смерть! Вот почему все так ее боятся!
Нельзя было сдаваться. Нужно было дышать, дышать во что бы то ни стало. Любая
боль, любое страдание лучше, чем это!

Но в миг, когда паника стала невыносимой, чей-то голос
шепнул ему: "Ничего, ничего, скоро кончится. Потерпи. Задери голову.
Видишь? "

Он посмотрел вверх. Там светилась ясная точка, с
каждым мгновением делаясь все крупнее и ярче. Из нее лилось сияние, от которого
тьма уже не казалась кромешной.

Кто-то был рядом, очень близко.

Пьер Жиро! Учился в том же классе. Умер от менингита,
за месяц до бакалаврских экзаменов. Вся школа ходила на похороны. Хороший был
парень. Из другой компании, но хороший. Жан давно его не вспоминал, а теперь
ужасно ему обрадовался.

– Пьер! Ты что тут делаешь? – закричал Жан.

Одноклассник приложил палец к губам и показал куда-то
вниз.

Жан взглянул и сразу забыл о Пьере, о светящейся
точке. Потому что увидел себя и Жанну.

Он лежал навзничь, окровавленный, грязный, с некрасиво
разинутым ртом. Жанна трясла это беспомощное тело за плечи, била кулаками в
грудь, потом неумело попробовала сделать искусственное дыхание. Она впилась
губами в его рот, но Жан не почувствовал прикосновения. Он был не там, а
наверху, в трубе, и продолжал нестись вверх.

– Очнись, гад, очнись! – хрипло выкрикнула Жанна,
отрываясь. – Не бросай меня!

Странно. Он по-прежнему был наверху, а видел, как у
Жанны на подбородке висит слезинка.

Смотреть и слушать, как она рыдает, было тяжело.
Сделать он все равно ничего не мог. Поэтому Жан перестал глядеть вниз, задрал
голову – и зажмурился от яркого сияния.

Полет закончился. Вокруг было просторно и очень
светло. Под ногами белел песок. Но это была не пустыня, а скорее дюны. Только
без моря.

Впрочем, толком осмотреться не получилось. Слишком уж
ярко сияло солнце. Оно было рядом, в нескольких шагах. Большой шар, наполненный
золотым светом. Глядеть на него прямо было невозможно, приходилось
отворачиваться.

Наверное, это все-таки не солнце, подумал Жан. Иначе
оно бы меня испепелило. А что же это?

Laterna magica. Волшебный фонарь… »





)))А. Борисова «Там»

А. П. Чехов - "Пари"

Банкир заключил пари с 25-летним юристом, что тот просидит 15 лет безвыходно в его флигеле. Если молодой человек сделает это, то по истечении этого срока получит 2 миллиона денег. За эти годы банкир разорился, платить ему нечем, и накануне платежа он решил убить своего постояльца. Проникнув к нему в комнату за несколько часов до назначенного срока он обнаружил того, спящим над запиской: "....Чтоб показать вам на деле презрение к тому, чем живете вы, я отказываюсь от двух миллионов, о которых я когда-то мечтал, как о рае, и которые теперь презираю. Чтобы лишить себя права на них, я выйду отсюда за пять часов до условленного срока и таким образом нарушу договор.. . "
"На другой день утром прибежали бледные сторожа и сообщили ему, что они видели, как человек, живущий во флигеле, пролез через окно в сад, пошел к воротам, затем куда-то скрылся. Вместе со слугами банкир тотчас же отправился во флигель и удостоверил бегство своего узника. Чтобы не возбуждать лишних толков, он взял со стола лист с отречением и, вернувшись к себе, запер его в несгораемый шкаф. "

...но чаще всего всплывало перед
ним красивое Тамаркино лицо, всегда загорелое, как в тот год,
после лета, когда у них все случилось. Он и подумать никогда не
мог, что будет вспоминать и тосковать о ней, даже рассмеялся бы
если бы кто-то предсказал подобное. Но у всех его друзей и недру-
гов вокруг были свои, которые, как все друзья и подруги надея-
лись, ждали их дома. Была это всеобщая и тоскливая необходимость
верить в это - самое, пожалуй, главное во всей этой пародии - на
жизнь, на труд, на отдых, на суд.
И глубокое Колькино подсознание - само выбросило на поверх-
ность прекрасный Тамаркин образ и предъявляло его каждую ночь ус-
талому Колькиному мозгу, как визитную карточку, как ордер на
арест, как очко - 678-8. И Колька свыкся и смирился с образом
этим назойливым и даже не мог больше без него, и если б кто-ни-
будь теперь посмеялся бы над этими сантиментами, Колька бы прибил
его в ту же минуту. И лежал он с зарытыми глазами и стонал от
тоски и бессилия. Но ни разу не написал даже, ни разу не просил
никого ничего передавать, хотя все, кто освобождался раньше,
предлагали свои услуги. - Давай, Коллега, письмо отвезу, - Кольку
уважали в лагере за неугомонность и веселье, - чего мучаешься?
Писем не ждешь и не получаешь! Помрешь так!
- Ничего, - ответил он, - приеду - разберемся... //////////

....- А теперь, Коля, правда - уходи и никогда больше не возвра-
щайся. Слышишь? Я прошу тебя, если любишь. Сейчас мне надо одной
побыть. Не думай, что из-за тебя. Просто одной.
- Не уйду я никуда, Тамара! И вернусь обязательно! И ни с кем
тебя делить не буду. Ты же знаешь, что Колька Коллега держит
мертвой хваткой. Не вырвешься!
Вырвусь, Коля! Я сейчас сильная, потому что мне очень плохо!
- Кто-нибудь обидел? - Убью!
- Ну вот, убью! Другого нечего и ждать от тебя. И если б знал
ты кого убивать собираешься?
- Кого же?
- Я, Коля, вот уже три года с Кулешовым Сашей, которого песню
ты мне спел и который сидит или убит - все сразу. Ни то, ни дру-
гое, Коля. Живет он здесь, в театре работает, а сейчас у меня с
ним плохо.
На все, что угодно, нашел бы ответ Коллега, на все, кроме это-
го, потому что еще там, в лагере, казалось ему, что знает он это-
го парня, что встреть он его - узнал бы в толпе, что появись он
только, и стали бы они самыми близкими друзьями, если душа его
такая как песни - не может и быть иначе. Сколько раз мечтал Коль-
ка, чтобы привезли его в лагерь, да и не он один - все кругом
мечтали и хотели бы с ним поговорить хотя бы. Всего ожидал Коль-
ка, только не этого. И не зная, что и как ответить и как вести
себя не зная, встал Колька и вышел, не дожидаясь дружка своего и
Максима Григорьевича. (Высоцкий "Роман о девочках")

Вчера смотрела по "Культуре" интервью с Домогаровым, он интересно как раз об этом говорил, "Макбета" приводил в пример, свои роли Басманова и еще какого-то украинского атамана из "Огнем и мечом" (кстати, надо посмотреть, что за кино) . Вобще очень интересный человек и актер.

"Овода трудно было узнать. Он пришёл в бешенство и дрожал, тяжело переводя дыхание, а глаза у него искрились зелёным огнём, словно у кошки. . .

Они долго молчали. Наконец Монтанелли заговорил безжизненно ровным голосом:
– Артур, объясни мне, чего ты хочешь. Ты пугаешь меня, мысли мои путаются. Чего ты от меня требуешь?
Овод повернул к нему мертвенно-бледное лицо:
– Я ничего не требую. Кто же станет насильно требовать любви? Вы свободны выбрать из нас двоих того, кто вам дороже. Если вы любите его больше, оставайтесь с ним.
– Я не понимаю тебя, – устало сказал Монтанелли.
– О каком выборе ты говоришь? Ведь прошлого изменить нельзя.
– Вам нужно выбрать одного из нас. Если вы любите меня, снимите с шеи этот крест и пойдёмте со мной. Мои друзья готовят новый побег, и в ваших силах помочь им. Когда же мы будем по ту сторону границы, признайте меня публично своим сыном. Если же в вас недостаточно любви ко мне, если этот деревянный идол вам дороже, чем я, то ступайте к полковнику и скажите ему, что согласны. Но тогда уходите сейчас же, немедленно, избавьте меня от этой пытки! Мне и так тяжело.
Монтанелли поднял голову. Он начинал понимать, чего от него требуют.
– Я снесусь с твоими друзьями. Но… идти с тобой мне нельзя… я священник. – А от священника я не приму милости. Не надо больше компромиссов, padre! Довольно я страдал от них! Вы откажетесь либо от своего сана, либо от меня. – Как я откажусь от тебя, Артур! Как я откажусь от тебя!
– Тогда оставьте своего бога! Выбирайте – он или я. Неужели вы поделите вашу любовь между нами: половину мне, а половину богу! Я не хочу крох с его стола. Если вы с ним, то не со мной. .

Монтанелли повернулся к распятию:
– Господи! Ты слышишь? . Голос его замер в глубокой тишине.
Ответа не было. Злой демон снова проснулся в Оводе:
– Г-громче зовите! Может быть, он спит.
Монтанелли выпрямился, будто его ударили. Минуту он глядел прямо перед собой. Потом опустился на край койки, закрыл лицо руками и зарыдал. Овод вздрогнул всем телом, поняв, что значат эти слезы. Холодный пот выступил у него на лбу. .
– Слова излишни, – сказал он.
– Ты понял меня?
– Да, понял, – бесстрастно проговорил Овод.
– Это не ваша вина. Ваш бог голоден, и его надо накормить.
Монтанелли повернулся к нему. И наступившее молчание было страшнее молчания могилы, которую должны были вскоре выкопать для одного из них. Молча глядели они друг на друга, словно влюблённые, которых разлучили насильно и которым не переступить поставленной между ними преграды.
Овод первый опустил глаза. Он поник всем телом, пряча лицо, и Монтанелли понял, что это значит: «Уходи» . Он повернулся и вышел из камеры. . "

Этель Лилиан Войнич "ОВОД"