помогите пожалусата из романа с. шмелёва лето господне найти эпизод

Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше
Рождество.
Ну, что же... Не поймешь чего – подскажет сердце.
Наше Рождество подходит издалека, тихо.
Глубокие снега, морозы крепче. Увидишь, что мороженых свиней
подвозят, - скоро и Рождество.
Шесть недель постились, ели рыбу.
Кто побогаче – белугу, осетрину, судачка, наважку; победней –
селедку, сомовину, леща...
У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество –
свинину, все.

А мороз такой, что воздух мерзнет. Инеем стоит, туманно, дымно.
И тянутся обозы – к Рождеству. широкие, из дальних мест.
Гусем, друг за дружкой, тянут.
Лошади степные, на продажу.
А мужики здоровые, тамбовцы, с Волги, из-под Самары.
Везут свинину, поросят, гусей, индюшек, – “пылкого морозу”.
Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь...
Все распродадут, и сани, и лошадей, закупят красного товару,
ситцу, – и домой, чугунной.
Чугунка? А железная дорога.
Выгодней в Москву обозом: свой овес-то, и лошади к продаже,
своих заводов, с косяков степных.

Перед Рождеством, на Конной площади, в Москве-
там лошадями торговали, – стон стоит.
А площадь эта... как бы тебе сказать?.. да попросторней будет,
чем... знаешь, Эйфелева-то башня где?
И вся – в санях. Тысячи саней, рядами.
Прямо из саней торговля.
И без весов, поштучно больше.
Широка Россия, – без весов, на глаз.
Горой навалят: поросят, свинины, солонины, баранины...
Богато жили.

Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях, –
лес елок. А какие елки!
Этого добра в России сколько хочешь.
Не так, как здесь, – тычинки.
У нашей елки... как отогреется, расправит лапы, – чаща.
На Театральной площади, бывало, – лес.
Стоят, в снегу. А снег повалит, – потерял дорогу!
Мужики, в тулупах, как в лесу.
Народ гуляет, выбирает.
Собаки в елках – будто волки, право.
Костры горят, погреться. Дым столбами.
Сбитенщики ходят, аукаются в елках:
“Эй, сладкий сбитень! калачики горячи!.. ”
В самоварах, на долгих дужках, - сбитень.
Сбитень?
А такой горячий, лучше чая. С медом, с имбирем, –
душисто, сладко. Стакан – копейка.
Калачик мерзлый, стаканчик, сбитню, толстенький такой,
граненый, – пальцы жжет.
На снежку, в лесу... приятно!
Потягиваешь понемножку, а пар – клубами, как из паровоза.
Калачик – льдышка. Ну, помакаешь, помягчеет.
До ночи прогуляешь в елках.
А мороз крепчает.
Небо – в дыму – лиловое, в огне.
На елках иней. Мерзлая ворона попадется, наступишь –
хрустнет, как стекляшка.
Морозная Россия, а... тепло!..

В Сочельник, под Рождество, – бывало, до звезды не ели.
Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар – из чернослива,
груши, шепталы... Ставили под образа, на сено.
Почему?..
А будто – дар Христу.
Ну.., будто, Он на сене, в яслях.
Бывало, ждешь звезды, протрешь все стекла.
На стеклах лед, с мороза. Вот, брат, красота-то!..
Елочки на них, разводы, как кружевное.
Ноготком протрешь – звезды не видно?
Видно! Первая звезда, а вон – другая... Стекла засинелись.
Стреляет от мороза печка, скачут тени.
А звезд все больше. А какие звезды!..
Форточку откроешь – резанет, ожжет морозом.
На черном небе так и кипит от света, дрожит, мерцает.
.В воздухе-то мерзлость, через нее-то звезды больше,
разными огнями блещут– голубой хрусталь, и синий,
и зеленый, -в стрелках.
И звон услышишь.
И будто это звезды – звон-то!
Морозный, гулкий, – прямо, серебро.
Такого не услышишь, нет.
В Кремле ударят, -древний звон, степенный, с глухотцой.
А то – тугое серебро, как бархат звонный.
И всё запело, тысяча церквей играет.
Такого не услышишь, нет.
Не Пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром,
как пенье, без конца-начала... гул и гул.

Так там что ни страница - то эпизод.