можно описание покупки яблок на рынке текст лето господне фрагмент яблочный спас автор иван сергеевич шмелёв .

— После обеда на Болото с тобой поедем за яблоками.
Такая радость. Отец — староста у Казанской, уже распорядился:

— Вот что, Горкин... Возьмешь на Болоте у Крапивкина
яблок мер пять-шесть, для прихожан и ребятам нашим,
«бели», что ли... да наблюдных, для освящения,
покрасовитей, меру.
Для причта еще меры две, почище каких.
Протодьякону особо пошлем меру апортовых, покрупней он любит.

— Ондрей Максимыч земляк мне, на совесть даст.
Ему и с Курска, и с Волги гонят. А чего для себя прикажете?
— Бо-льшой нонче привоз, урожай на яблоки, —
говорит Горкин, — поест яблочков Москва наша.

Мы проезжаем по лабазам, в яблочном сладком духе.
Молодцы вспарывают тюки с соломой, золотится над
ними пыль. Вот и лабаз Крапивкина.

Яблоки по всему лабазу, на соломе.
От вязкого духа даже душно.
А в заднюю дверь лабаза смотрят лошадиные головы —
привезли ящики с машины.
Наконец подымаются от чая и идут к яблокам. Крапивкин
указывает сорта: вот белый налив, — «если глядеть на
солнышко, как фонарик!» — вот ананасное-царское,
красное, как кумач, вот анисовое монастырское,
вот титовка, аркад, боровинка, скрыжапель, коричневое,
восковое, бель, ростовка-сладкая, горьковка.

— Наблюдных-то?.. — показистей тебе надо... —
задумывается Крапивкин.
— Хозяину потрафить надо?.. Боровок крепонек еще,
поповка некрасовита...
— Да ты мне, Ондрей Максимыч, —
ласково говорит Горкин, — покрасовитей каких, парадных.
Павловку, что ли... или эту, вот как ее?
— Этой не-ту, — смеется Крапивкин, — а и есть,
да тебе не съесть! Эй, открой, с Курска которые,
за дорогу утомились, очень хороши будут...
— А вот, поманежней будто, — нашаривает в соломе
Горкин, — опорт никак?..
— Выше сорт, чем опорт, называется — кампорт!
— Ссыпай меру. Архирейское, прямо... как раз на окропление.
— Глазок-то у тебя!.. В Успенский взяли.
Самому протопопу соборному отцу Валентину доставляем,
Анфи-теятрову! Проповеди знаменито говорит, слыхал небось?

— Как не слыхать... золотое слово!

Горкин набирает для народа бели и россыпи, мер восемь.
Берет и притчу титовки, и апорту для протодьякона,
и арбуз сахарный, «каких нет нигде».
А я дышу и дышу этим сладким и липким духом.
Кажется мне, что от рогожных тюков, с намазанными
на них дегтем кривыми знаками, от новых еловых
ящиков, от ворохов соломы — пахнет полями и
деревней, машиной, шпалами, далекими садами.
Вижу и радостные «китайские», щечки и хвостики их
из щелок, вспоминаю их горечь-сладость, их сочный
треск, и чувствую, как кислит во рту.
Оставляем Кривую у лабаза и долго ходим по яблочному
рынку. Горкин, поддев руки под казакин, похаживает
хозяйчиком, трясет бородкой.
Возьмет яблоко, понюхает, подержит, хотя больше не надо нам.
— Павловка, а? мелковата только?..
— Сама она, купец. Крупней не бывает нашей.
Три гривенника полмеры.
Ловкач-парень выбирает пяток пригожих и сует Горкину
в карманы, а мне подает торчком на пальцах самое крупное.
Горкин и у него покупает меру.

Пора домой, скоро ко всенощной.
Солнце уже косится.
Вдали золотеет темно выдвинувшийся над крышами
купол Иван-Великого.
Окна домов блистают нестерпимо, и от этого блеска,
кажется, текут золотые речки, плавятся здесь,
на площади, в соломе. Все нестерпимо блещет,
и в блеске играют яблочки.

Едем полегоньку, с яблоками.
Гляжу на яблоки, как подрагивают они от тряски.
Смотрю на небо: такое оно спокойное, так бы и
улетел в него.