Лев Толстой кратко отрывок из детства Кратко любой отрывок из детства

Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, вклассную, смотришь – Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-велича-вым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и втакие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубыеполузакрытые глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыба-лись. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем. Бывало, он меня не замечает, а я стою у двери и думаю: «Бедный, бедный старик! Насмного, мы играем, нам весело, а он – один-одинешенек, и никто-то его не приласкает. Правдуон говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я помню, как он рассказывалее Николаю – ужасно быть в его положении!» И так жалко станет, что, бывало, подойдешь кнему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber6 Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорилтак; всегда приласкает, и видно, что растроган. На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенныерукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была дверь вниз, с одной сто-роны висели две линейки: одна – изрезанная, наша, другая – новенькая, собственная, упо-требляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой – черная доска, на которойкружками отмечались наши большие проступки и крестиками – маленькие. Налево от доскибыл угол, в который нас ставили на колени. Как мне памятен этот угол! Помню заслонку в печи, отдушник в этой заслонке и шум, который он производил, когда его поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь в углу, так чтоколени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, – а каково мне?» – и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штука-турку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю – право, один страх хуже всякого наказания. Оглянешься на Карла Иваныча, – а он сидит себе с книгой в руке и как будто ничего не замечает.