правомерны ли обвинения декабристов в цареубийстве, через призму истории? нужен лит ответ

Дошли до Парижа. И ужаснулись... И пожалели. И своих крестьян, и свою Родину. Они никого не убили. Убили их самих. А вот после этой казни и началась та подспудная работа, подготовившая и смерть царя-освободителя, и массовый террор народовольцев, и все то, что привело к революциям.

И уже те, кто пришел к власти, не мучились сомнениями на предмет того, можно ли казнить за слова и инакомыслие... Не только можно, но и нужно... Такие вот наступили суровые времена.

Очевидно, что основной нравственный посыл декабризма не заключается в идее цареубийства. Молодые дворяне стремились привести Россию к обновлению. Свои идеи декабристы выплеснули в творчество, общественную деятельность. Мыслители не бредили насилием, их разум занимали иные мотивы – созидательного характера. Поэтому на свет появились проекты конституций П. И. Пестеля и Н. М. Муравьева, пышным цветом расцвела общественная и политическая мысль в таких периодических изданиях, как «Сын Отечества», «Полярная звезда», «Невский зритель» и т. д. Многие труды декабристов были посвящены столь необходимым тогда государственным переменам.

Ощутимое влияние пришлось испытать современникам декабристов. Мощная интеллектуальная энергия одной прослойки общества попросту накрыла волной всех способных мыслить и не безразличных к судьбе страны. Произошло что-то вроде цепной реакции. «Специфическое поведение значительной группы молодых людей…, находившихся в центре общественного внимания, оказало значительное воздействие на целое поколение русских людей, явившись своеобразной школой гражданственности» [5].

Завершая рассмотрение главы, можно с уверенностью сказать, что заблуждением было бы определять декабристов, как опасных для общества и государства фанатиков. Одновременно, неверным было бы идти по пути их идеализации. Очевидно, что в своих устремлениях герои 1825 г. смотрели далеко в будущее, они сумели угадать ближайшие перспективы и потребности России. Им также удалось оставить после себя огромное теоретическое (и, прежде всего, литературное) наследие, основанное на идеях гуманизма. Стали бы примитивные мятежники и террористы так талантливо обосновывать и «объяснять» обществу свои поступки? Конечно, нет. Не вызывает сомнений тот факт, что деятельность декабристов была направлена на созидание. А подтверждением является серьезный творческий всплеск – подобному не место там, где бал правят алчность и тупая жажда власти. Я уверена, что патриотизм – вот основа декабристского движения. В одном из ранних набросков своего конституционного проекта П. И. Пестель писал: «Любовь к Отечеству – сей источник всех государственных добродетелей и сия сильнейшая подпора существования и благоденствия царств» [6]. Стремление к внутреннему благополучию и преобразованиям в стране – вот основная движущая сила декабризма.

15 марта 1818 года царь Александр I поднимается на трибуну варшавского сейма в польском мундире и с орденом Белого орла.

«<···> Таким образом вы мне подали средство явить моему отечеству то, что я уж с давних лет ему приуготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут настоящей зрелости».
Царь просит поляков доказать, что
«законно-свободные учреждения, коих священные начала смешивают с разрушительным учением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественному устройству, - не суть мечта опасная. Вам принадлежит ныне явить на опыте сию великую спасительную истину... Могу ли я, не изменяя своим намерениям, распространить то, что уж мною для вас совершено?»
Самодержавный император всероссийский с 1815 года был по совместительству конституционным царём польским. Речь при открытии сейма польские депутаты слушали сочувственно <···>.
« - Что из этого будет? - спрашивает генерал Паскевич графа Остермана.
- А вот что будет: что ты через десять лет со своею дивизиею будешь их штурмом брать».

Паскевич замечает в своих записках, что его собеседник несколько уменьшил годы и чины: «Через 12 лет... я брал у них Варшаву штурмом как главнокомандующий».
Даже [(а почему "даже"?)] убеждённый монархист Ростопчин приходил в негодование при мысли, что побеждённые поляки будут иметь то, в чём отказано победившим русским. «И если бы это была только мишура, - говорил он, - которую жалуют в знак милости...»

Ревность к Польше, слухи о возвращении [полякам] украинских и белорусских провинций, ходившие в столице уже несколько месяцев, к тому же страшные известия из военных поселений - всё это вызвало ещё осенью 1817-го два порыва к цареубийству: Ивана Якушкина и Фёдора Шаховского.

<···>

<···> Сергей Муравьёв-Апостол некоторое время не иначе величает Шаховского как «le tigre», о Якушкине же гадают, не распалён ли он несчастной любовью к Наталье Щербатовой (которая волею судеб вскоре выйдет замуж за другого «цареубийцу», Шаховского).

<···>

К тому же слишком громкие слова произнесены для слишком большого числа свидетелей: Николай I 30 лет спустя записал:

«По некоторым доводам я должен полагать, что государю ещё в 1818-м году в Москве после Богоявления [(то есть в январе)] сделались известными замыслы и вызов Якушкина на цареубийство: с той поры весьма заметна была в государе крупная перемена в расположении духа, и никогда я его не видал столь мрачным, как тогда...»
Министр двора Пётр Волконский пытался успокоить царя насчёт тайных обществ. Александр I отвечал: «Ты ничего не понимаешь, эти люди могут кого хотят возвысить или уронить в общем мнении; к тому же они имеют огромные средства, в прошлом году во время неурожая в Смоленской губернии они кормили целые уезды...»
Действительно, Якушкин, Михаил Муравьёв, Иван Фонвизин и Бурцов, использовав свои связи, быстро собрали деньги и, минуя правительство, спасли от голодной смерти тысячи людей.

А время было интересное, и события - небывалые! Более двухсот человек составили в начале 1818 года новое общество - «Союз благоденствия» - с «управами» в Петербурге, Москве, Киеве, Тульчине, Кишинёве и других местах.

План прост и замечателен: царь только что произнёс в Варшаве, что ждёт, когда Россия будет готова к принятию «законно-свободных учреждений». Пока «царь-отец рассказывает сказки», надо воспользоваться его же лозунгом и самим по-своему подготовить Россию.

Две сотни организованных, влиятельных молодых офицеров и чиновников - это немало. У каждого сотни знакомых, чьи связи и средства могут быть осторожно использованы, а царь, даже если узнает, окажется в двусмысленном положении: