Чеховские страницы-114. Характерный эффект его стиля, особая коммуникативная стратегия этого писателя... (см. далее) +

Бунин вспоминал слова Чехова: «Садиться писать нужно тогда, когда чувствуешь себя холодным, как лед». Это существенное замечание находится для меня в одном ряду с очень важным наблюдением И. Е. Репина: «Тонкий, неумолимый, чисто русский анализ преобладал в его глазах над всем выражением лица». Здесь каждое слово на своем месте. Отсюда и стиль.
Как замечательно написал Леонид Карасев в статье «ПОНЯТЬ ЧЕХОВА» (Опубликовано в журнале: «Знамя» 2015, №8, пристальное прочтение):
АП «…берет не оригинальностью языка, а эффектами, которые достигаются благодаря новым принципам организации повествования. Слово у Чехова совершает свою работу иначе, чем это было в литературе, ему предшествовавшей… Можно сказать, что идея «однородности жизни», высказанная соответствующим этой идее языком, оказалась по-настоящему востребованной, когда подобного рода настроение стало всеобщим — когда, если сказать совсем коротко, вера ушла, а надежда осталась. Что же касается причины, по которой «личное» так легко превратилось в «родовое», «всечеловеческое», то она, скорее всего, заключена в чеховском отношении к жизни как к повтору, как к чему-то такому, что никогда не меняется…
Идеология должна была выразиться в стиле письма; она и выразилась, породив узнаваемый чеховский почерк и тон; узнаваемый, благодаря отсутствию «эстетической оригинальности». Сходные приемы описания, подчас литературные штампы, похожие друг на друга женщины, похожие мужчины, особенно мужчины философствующие, передающие друг другу эстафету одних и тех же тем и идей — «загробные потемки», «обмен веществ», «смысл и бессмысленность существования», «новые формы», «будущая жизнь».
…Он строит сюжет так, что финал — в обычном смысле слова — становится необязателен, все и так безнадежно ясно. В этом смысле чеховский финал открывает вид на будущее, которого не будет».
И т. д. Рекомендую прочитать эту тонкую и глубокую работу.
Поскольку А. П. Чехов занят обнаружением эстетического измерения будничности, постольку его интересует прежде всего экзистенциальный и эстетический потенциал этой жизни, привносимой в литературу, а вовсе не жизнь и переживания «маленького» человека.
Как точно заметил С. Бочаров, «Чехов видел вечное небо над теснотой человеческой жизни, но теснота была его художественным предметом, и он искал как выхода расширения взгляда во времени; за теснотой настоящего — туманных признаков будущего».
Что еще? - В произведениях АП происходит немыслимое, тончайшее взаимопроникновение иронии и патетики, внутреннего и внешнего, значительного и незначительного, «прекрасного» и «безобразного», личностной свободы и принятой необходимости следования «закону», приятия в неприятии и т. д.
Важно и то, что он никогда не возвышает голоса. Ни одного лишнего, громкого слова. Он говорит о самом святом и страшном так же просто, как о самом обыкновенном, житейском; о любви и о смерти — так же спокойно, как о лучшем способе «закусывать рюмку водки соленым рыжиком».
"Задушевный" ли у нас с ним разговор, не знаю, но тяготы жизни переносятся легче, когда рядом настолько тонкий, страдающий "без жалоб", сдержанный, умный собеседник.

Антон Палыча читать скучно