Чеховские страницы-144. «Жизнь изучается не по одним только плюсам, но и минусам» (см. далее) +

"Значение меланхолии", к несчастью, настолько огромно, что не охватить все причины для нее. Возьмем одну лишь самую грубую практическую сторону: у Чехова не раз прорывались фразы, что у него «на шее семья сидит».
Достаточно заглянуть в его письма, чтобы и самому испытать по этому поводу жестокую меланхолию:
«100 рублей, которые я получаю в месяц, уходят в утробу, и нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое. Плачу во все концы, и мне остается nihil. В семье ухлопывается больше 50. […] За апрель я получил от Лейкина 70 руб., а теперь только 13-е, а у меня и на извозца нет». ( Брату А. П. Чехову 1883 году)
Через три года Лейкину: «Вы спрашиваете, куда я деньги деваю… Не кучу, не франчу, долгов нет, но тем не менее из 80 + 232 р., полученных перед праздником от Вас и от Суворина, осталось только 40, из коих завтра я должен буду отдать 20… Черт знает, куда они деваются!»
«Мне нельзя зарабатывать меньше 150—180 р. в месяц, иначе я банкрот» (1883).
«Аллаху только известно, как трудно мне балансировать и как легко мне сорваться и потерять равновесие. Заработай я в будущем месяце 20—30-ю рублями меньше, и, мне кажется, баланс пойдет к черту, я запутаюсь… Денежно я ужасно напуган…» (1885).
«Целодневная напряженная возня с “домашними обстоятельствами” совсем отняла у меня энергию…» (1887).
«Один болен, другой влюблен, третий любит много говорить и т. д. Изволь возиться со всеми» (1889).
«Надо рассказ кончить и своих устроить. Надо за московскую квартиру 200 рублей заплатить, за летние месяцы. Надо искать новую квартиру и тоже платить и т. д., и все в таком же идиотском роде» (1891).
«Езжу теперь в III классе, и как только у меня останется в кармане 20 р., тотчас же попру обратно в Москву, чтобы не пойти по миру. Ах, будь у меня лишних 200– 300 рублей, показал бы я кузькину мать! Я бы весь мир изъездил! Гонорар из “Петербургской газеты” идет в Москву, семье» (1887).
«Жизнь коротка, и Чехов, от которого Вы ждете ответа, хотел бы, чтобы она промелькнула ярко и с треском; он поехал бы на Принцевы острова и в Константинополь, и опять в Индию и на Сахалин. Но, во-первых, он не свободен, у него есть благородное семейство, нуждающееся в его покровительстве. […] Каждая поездка значительно осложняет мои финансовые дела» (Суворину, 1892).
«Я, каюсь, слишком нервен с семьей. Я вообще нервен. Груб часто, несправедлив…» (1883).
«Я, живучи у Вас, пополнел и окреп, а здесь опять расклеился. Раздражен чертовски. Не создан я для обязанностей и священного долга» (1893, Суворину).
«Живи я в отдельности, я жил бы богачом, ну, а теперь… на реках Вавилонских седохом и плакохом…» (1883).
«Гляжу на себя и чувствую, что не жить нам, братцы, вместе! Придется удрать в дебри в земские эскулапы. Милое дело!» (1884).
«Брось я сейчас семью на произвол судьбы, я старался бы найти себе извинение в характере матери, в кровохаркании и проч. Это естественно, извинительно. Такова уж натура человеческая» (Н. П. Чехову, 1886).
«Поправить мои обстоятельства, т. е. сделать их иными или лучшими, невозможно. Есть больные, которые излечиваются только единственным простым и крутым средством, а именно: “Встань, возьми свой одр и иди”. Я же не в силах взять своего одра и уйти, а стало быть, и говорить нечего» (1891). И т. д., и т. д., и т. д.

Вот и разбирайте плюсы и минусы, вот и следите, как плавно вся эта, так называемая меланхолия, перетекает на страницы его прозы, отслеживая попутно, до каких истин его герои дорастают.