«Липкин пишет «не на злобу дня, но – на ужас дня». (Бродский)
Человек сложной судьбы, острого зрения и трагического опыта, он самодостаточен, у него собственная выстраданная правда, к которой нам очень тяжело прикасаться, тем более входить в нее душой и сердцем.
____________________________________________________
Тропою концентрационной,
Где ночь бессонна, как тюрьма,
Трубой канализационной,
Среди помоев и дерьма,
По всем немецким, и советским,
И польским, и иным путям,
По всем печам, по всем мертвецким,
По всем страстям, по всем смертям, –
Я шел. И грозен и духовен
Впервые Бог открылся мне,
Пылая пламенем газовен
В неопалимой купине.
1967
--------
Я был остывшею золой
Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
Из чрева матери – из печи.
Еще и жизни не поняв
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.
Неспешно в сумерках текли
«Фольксвагены» и «мерседесы»,
А я шептал: «Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?»
1967
--------
Тот, кто ветру назначил вес,
Меру определил воде,
Молнии указал тропу
И дождю начертал устав,
С тихой радостью мне сказал:
– Никогда тебя не убьют.
Разве можно разрушить прах
Или нищего разорить?
1981
------
Устал я от речей
И перестану скоро
Быть мерою вещей
По слову Протагора.
Устал я от себя,
От существа такого,
Что, суть свою рубя,
В себе растит другого.
Нет, быть хочу я мной
И так себя возвысить,
Чтоб, кончив путь земной,
Лишь от себя зависеть.
1988
"Семен Липкин был выдающимся связующим звеном, скорее даже мостом, между Серебряным веком и нашим." Евгений Рейн
Есть прелесть горькая в моей судьбе:
Сидеть с тобой, тоскуя по тебе.
Касаться рук и догадаться вдруг,
Что жажду я твоих коснуться рук,
И губы целовать, и тосковать
По тем губам, что сладко целовать.
1937
Гончар
Когда еще не знал я слова
С его отрадой и тоской,
Богов из вещества земного
Изготовлял я в мастерской.
Порой, доверившись кувшину,
Я пил с собой наедине,
Свою замешивая глину
Не на воде, а на вине.
Не ведая духовной жажды,
Еще о правде не скорбя,
Я вылепил тебя однажды,
Прекраснобедрая, – тебя!
Но свет и для меня зажегся
С потусторонней высоты,
И, потрясенный, я отрекся
От рукотворной красоты.
Так почему же Зодчий мира,
Зиждитель влаги и огня,
Глазами моего кумира
Все время смотрит на меня?
1969
Одесский переулок
Акация, нежно желтея,
Касается старого дворика,
А там, в глубине, - галерея,
И прожитых лет одиссея
Еще не имеет историка.
Нам детство дается навеки,
Как мир, и завет, и поверие.
Я снова у дома, где греки,
Кляня почитателей Мекки,
В своей собирались гетерии.
Отсюда на родину плыли
И там возглавляли восстание,
А здесь нам иное сулили
Иные, пьянящие были,
Иных берегов очертания.
А здесь наши души сплетались,
А здесь оставались акации,
Платаны легко разрастались,
Восторженно листья братались,
Как часто братаются нации.
О кто, этих лет одиссея,
За нитью твоею последует?
Лишь море живет, не старея,
И время с триерой Тезея,
Все так же волнуясь, беседует.
1969
Есть отрада и в негромкой доле.
Я запомнил, как поет в костеле
Маленький таинственный хорист.
За большими трубами органа
Никому не видно мальчугана,
Только слышно: голос чист...
1982
Музыка
В иной какой-то жизни был духовен
И музыкален, кажется, мой слух,
В теперешнем рожденье стал я глух,
И глухотой другою, чем Бетховен.
Но твердо знаю: музыка — весна.
Красноречиво, хоть и бессловесно,
Нам говорит о том, что всем известно.
И все же в каждом звуке — новизна.
Что ей слова, когда есть шелест, шорох
И дальние признания скворца,
Когда сирень у самого лица
И юность яблонь в свадебных уборах,
И все земное светом налито,
И сколько листьев, столько и мелодий,
И что-то просыпается в природе,
Я силюсь вспомнить и не помню — что?
1983
Майская ночь в лесу
Какая ночь в лесу настала,
Какой фонарь луна зажгла,
Иль это живопись Шагала –
Таинственная каббала?
А что творится с той полянкой,
Где контур сросшихся берез, –
Как будто пред самаритянкой
Склонился с просьбою Христос.
О как понять мне эти знаки,
И огласовки, и цифирь,
Когда в душистом полумраке
Ликует птичий богатырь.
Он маленький, почти бесцветный,
И не блестящ его полет,
Но гениально неприметный,
Он так поет, он так поет...
1988
Собор
Не в зеленом уборе
Вижу землю мою
А в зеленом соборе
Я молюсь и пою
И ведь не апостол,
И зовет не левит, -
Сам внутри себя создал
То, чем жить надлежит.
Ум и сердце очистив
От сует и нытья,
Слышу проповедь листьев
И псалом соловья.
Я в зеленом соборе
Узнаю, что опять
Губит Черное море
Фараонову рать;
Что зажав свой пастуший
Посох в смуглой руке,
Вновь идет, как по суше,
Человек по реке.
Домотканой рубахи
Чуть намокли края,
В чудном трепете птахи,
Воды, ветви и я.
1986
Историк
Бумаг сказитель не читает,
Не ищет он черновиков,
Он с былью небыль сочетает
И с путаницею веков.
Поет он о событьях бранных,
И под рукой дрожит струна...
А ты трудись в тиши, в спецхранах,
Вникай пытливо в письмена,
И как бы ни был опыт горек,
Не смей в молчанье каменеть:
Мы слушаем тебя, историк,
Чтоб знать, что с нами будет впредь.
1988