Поэт, прозаик Владислав ХОДАСЕВИЧ (28.5.1886—1939) выступал также как критик, мемуарист и историк литературы, пушкинист

В заботах каждого дня
Живу, - а душа под спудом
Каким-то пламенным чудом
Живет помимо меня.
И часто, спеша к трамваю
Иль над книгой лицо склоня,
Вдруг слышу ропот огня -
И глаза закрываю. (ВХ)
_______________________________________________________________________
Интересны, ценны, дороги, важны, как и все, в чем отразилась его личность. Повторю и сегодня вслед за близким другом его, Владимиром Набоковым: "Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии, он останется гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней. Его дар тем более разителен, что полностью развит в годы отупения нашей словесности, когда революция аккуратно разделила поэтов на штат штатных оптимистов и заштатных пессимистов, на тамошних здоровяков и здешних ипохондриков, причем получился разительный парадокс: внутри России действует внешний заказ, вне России - внутренний".
"Некрополь" - не о легендах и мифах, а о людях из плоти и крови, кои не канонизируются им, а анализируются: "Я долгом своим (не легким) считаю исключить из рассказа лицемерие мысли и боязнь слова. Не должно ждать от меня изображения иконописного, хрестоматийного. Такие изображения вредны для истории".
Многое известно и о нем, оставили свои воспоминания современники, озаботились биографы. Однако до сего дня скупо представлен анализ его лирики, речь идет скорее о густой тени золотого века, лежащей на «Счастливом домике» и на «Европейской ночи», да еще о сравнительной характеристике его текстов, о взаимовлиянии современников.
Сдается мне, что удручающе мало сказано об оригинальности и своеобразии звучания его «тяжелой лиры». Долгим оказался его путь к нам, достаточно взглянуть, как мало он цитируется/копипастится/профанируется здесь, в ответах/вопросах. Не благо ли это для него?
Его отличает редкостная чистота стиля, безупречно честное отношение к слову, отсутствие лишнего, символистски декоративного, несомненная одухотворенность. И уже при первом взгляде на весь корпус его поэтических текстов становится очевидной необычайная устойчивость и частотность присутствия в них лексики, отсылающей к поэтической саморефлексии.
Какие же его тексты значительны для меня в первую очередь? Хочется сказать – многие, и это будет правдой. Однако, если попытаться из органического единства опознать текст, оказавший самое мощное воздействие, произведший беспрецедентное и неизгладимое впечатление, я бы выделила его «Обезьяну», которая естественным образом встает в сознании рядом с «Чудищем из Ваккареса» Жозефа д`Арбо, где оба исключительно значимых для меня художественных произведения интерпретируются, как возвышенная и возвышающая метафора благородной человечности, которая изливается в душу благодарностью из глаз умирающего полубога и согревает в тяжкий день пожатием руки маленького зверя.
Абсолютно оправданны и правдивы эти гордые строки, которые хочется еще раз повторить:
Во мне конец, во мне начало.
Мной совершенное так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.

В. Ф. ХОДАСЕВИЧ "НЕКРОПОЛЬ" 1939. Валерий Брюсов, Нина Петровская, Андрей Белый, Самуил Киссин, Николай Гумилев, Александр Блок, Михаил Гершензон, Федор Сологуб, Сергей Есенин, Максим Горький.

"Собранные в этой книге воспоминания о некоторых писателях недавнего прошлого основаны только на том, чему я сам был свидетелем, на прямых показаниях действующих лиц и на печатных и письменных документах." Владислав Ходасевич

И снова голос нежный,
И снова тишина,
И гладь равнины снежной
За стеклами окна.

Часы стучат так мерно,
Так ровен плеск стихов.
И счастье снова верно,
И больше нет грехов.

Я бросил их: я дома, -
Не манит путь назад.
Здесь все душе знакомо...
Я нежно, грустно рад.

Мои неясны грезы,
Я только тихо нов...
Закат рассыпал розы
По савану снегов.
1905

Грустный вечер и светлое небо,
В кольце тумана блестящий шар.
Темные воды — двойное небо...
И был я молод — и стал я стар.

Темные ели, обрывный берег
Упали в воды и вглубь вошли.
Столб серебристый поплыл на берег,
На дальний берег чужой земли.

Сердцу хочется белых башен
На черном фоне ночных дерев...
В выси воздушных, прозрачных башен
Я буду снова безмерно нов!

Светлые башни! Хочу вас видеть
В мерцанье прозрачно-белых стен.
В небо ушедшие башни видеть,
Где сердцу — воля и сладкий плен!

Белые башни! Вы — знаю — близко,
Но мне незримы, и я — один...
...Губы припали так близко, близко,
К росистым травам сырых ложбин.
1905

PASSIVUM

Листвой засыпаны ступени...
Луг потускнелый гладко скошен...
Бескрайним ветром в бездну вброшен,
День отлетел, как лист осенний.

Итак, лишь нитью, тонким стеблем,
Он к жизни был легко прицеплен!
В моей душе огонь затеплен,
Неугасим и неколеблем.
1907

ВЕЧЕР

Красный Марс восходит над агавой,
Но прекрасней светят нам они -
Генуи, в былые дни лукавой,
Мирные, торговые огни.

Меркнут гор прибрежные отроги,
Пахнет пылью, морем и вином.
Запоздалый ослик на дороге
Торопливо плещет бубенцом...

Не в такой ли час, когда ночные
Небеса синели надо всем,
На таком же ослике Мария
Покидала тесный Вифлеем?

Топотали частые копыта,
Отставал Иосиф, весь в пыли...
Что еврейке бедной до Египта,
До чужих овец, чужой земли?

Плачет мать. Дитя под черной тальмой
Сонными губами ищет грудь,
А вдали, вдали звезда над пальмой
Беглецам указывает путь.
1913

Ищи меня в сквозном весеннем свете.
Я весь — как взмах неощутимых крыл,
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,
Я легче зайчика: он — вот, он есть, я был.

Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!
Услышь, я здесь. Касаются меня
Твои живые, трепетные руки,
Простёртые в текучий пламень дня.

Помедли так. Закрой, как бы случайно,
Глаза. Ещё одно усилье для меня -
И на концах дрожащих пальцев, тайно,
Быть может, вспыхну кисточкой огня.
1917-1918

Горит звезда, дрожит эфир,
Таится ночь в пролеты арок.
Как не любить весь этот мир,
Невероятный Твой подарок?

Ты дал мне пять неверных чувств,
Ты дал мне время и пространство,
Играет в мареве искусств
Моей души непостоянство.

И я творю из ничего
Твои моря, пустыни, горы,
Всю славу солнца Твоего,
Так ослепляющего взоры.

И разрушаю вдруг шутя
Всю эту пышную нелепость,
Как рушит малое дитя
Из карт построенную крепость.
1921

Не ямбом ли четырехстопным,
Заветным ямбом, допотопным?
О чем, как не о нем самом -
О благодатном ямбе том?

С высот надзвездной Музикии
К нам ангелами занесен,
Он крепче всех твердынь России,
Славнее всех ее знамен.

Из памяти изгрызли годы,
За что и кто в Хотине пал,
Но первый звук Хотинской оды
Нам первым криком жизни стал.

В тот день на холмы снеговые
Камена русская взошла
И дивный голос свой впервые
Далеким сестрам подала.

С тех пор в разнообразье строгом,
Как оный славный "Водопад",
По четырем его порогам
Стихи российские кипят...

Таинственна его природа,
В нем спит спондей, поет пэон,
Ему один закон — свобода,
В его свободе есть закон.
1938

Что ж! От озноба и простуды

Горячий грог или коньяк...

Здесь музыка, и звон посуды,

И лиловатый полумрак...

Пробочка под крепким йодом,

Как ты быстро перетлела!

Так вот и душа незримо

Жжёт и разъедает тело.

В книге воспоминаний"Некрополь" В. Ходасевич показал эпоху, когда"жили в неистовом напряжении, в вечном возбуждении, в обостренности, в лихорадке",он создал точный портрет времени, представшего запутанным"в общую сеть любвей и ненавистей, личных и литературных".

Когда-то (о как же давно это было!) по одному из "вражьих голосов" довелось услышать коротенькое стихотворение :

Было на улице полутемно,

Стукнуло где-то под крышей окно.

Свет промелькнул, занавеска взвилась,

Быстрая тень со стены сорвалась.

Счастлив, кто падает вниз головой -

Миг для него хоть на миг, а иной.

Вот это парадоксальное творение и является первой ассоциацией с этим автором.

Но и ещё есть, очень стóящая вещь:

Нет, не найду сегодня пищи я

Для утешительной мечты -

Одни шарманщики да нищие,

И дождь все с той же высоты.

Тускнеет в лужах электричество,

Нисходит предвечерний мрак

На идиотское количество

Серощетинистых собак.

Та - ткнется мордою нечистою

И, отвернувшись, отбежит,

Другая лапою когтистою

Скребет обшмыганный гранит.

Те жилятся, присев на корточки,

Повесив на бок языки,

А их из самой верхней форточки

Зовут хозяйские свистки.

Всё высвистано, прособачено,

Вот так и шлепай по грязи

Пока не вздрогнет сердце, схвачено

Внезапным треском жалюзи.

--------------------------------------------------

Наверно, не очень жаловал собак и собачников, как и я. И совершенно резонно!