Сложно судить, насколько книги актуальны для других людей, для всех. Сложилось впечатление, что основные его вещи давно прочитаны и перечитаны, что читались они с неослабевающим интересом и с благодарностью к автору. Однако в моей системе координат по прошествии времени возвращение к ним уже невозможно, — хотя книга вот она, только руку протяни.
Но ни к «королевской рати», ни к «зеленому долу», ни к «потопу» мне уже возврата нет. А ведь когда-то сами эти заголовки звучали, как строки стиха: «Вся королевская рать», «Приди в зеленый дол», «Потоп»… завораживал этот язык, эта речь. До сих пор помнится, как, прочитав первые строки повести «Приди в зеленый дол («Там, вдали, в пелене тумана и моросящего дождя, дорога, лес и облака над обрывом слились в сплошную грязно-серую завесу, словно хляби небесные обрушились на мир, чтобы потоками мутной воды смыть его весь без остатка; сквозь эту пелену она и увидела, как он бредёт по дороге»), - сразу стало ясно, что остановиться невозможно, нужно узнать все до конца.
Это ведь герой Р. П. Уоррена подумал то, что во многих из нас в юности так отозвалось: «… его поразила мысль, возникшая не сразу, а как бы нарастая, точно гулкий удар колокола: грёзы — ложь, но грезить — вот в чём правда жизни. Он стоял в оцепенении, пытаясь осмыслить значение этого открытия. Он не понимал его, но чувствовал, что если миллионы людей живут, не задумываясь об этом, стало быть, они-то все понимают и тогда открытие его хоть что-нибудь да значит. И он с болью воскликнул: «Почему же мне никто не объяснил, никто не сказал!»
До сих пор звучат отголоски этой ушедшей жизни, но уже очень далеким грустным эхом. Благодарна писателю за отрадные минуты, за радость и грусть, за правду и ложь, за прозу, и за стихи:
Дорога в снегу белеет,
Хвойные стены черны,
Над гладями цепенеет
Голый череп луны,
Поглядывает без вниманья,
Как облачками льда,
Твое проплывает дыханье
На пути ОТТУДА - ТУДА.
Под иным небосклоном
Ты вышел, наверно, днем,
Мечтая об освещенном
Окошке, зовущем в дом.
И дом этот где-то рядом,
Он виден из-за угла,
И кто-то уперся взглядом
В морозный узор стекла,
И скоро в тепле, в покое...
За поворотом одна
Пустынная даль, над тобою -
Бесчувственная луна.
И я, тебя обгоняя
В глумливой игре лучей,
Из ночи своей желаю
Удачи тебе в твоей.
Скрипят далекие ели,
Сова ободрит в пути.
И каждый движется к цели,
К которой должен идти.
Перевод А. Сергеева
Вершиной творчества Роберта Пенна Уоррена является роман "Вся королевская рать" (All the King’s Men, 1946) - впечатляющее исследование карьеры демагога-южанина, прототипом которого считается губернатор Луизианы Хьюи Лонг. Роман удостоен Пулитцеровской премии 1947 года. Ему присуждены Национальная книжная и Пулитцеровская премии за книгу стихов "Обещания" (Promises, 1957).
Давным-давно, в Кентукки, как-то в сумерках ранних
Я мальчишкой у сельской дороги застыл, и услышал
Гогот диких гусей, уносимый на север.
Их не мог разглядеть я, был вечер безлунным,
И редкими звезды. Только звук различил.
Я пытался понять, что с сердцем творится.
Это было в ту пору, когда еще не цвела бузина,
И, выходит, летели на север они.
Их звук постепенно на севере таял.
-----
Расскажи мне историю.
В этом самом столетии и в момент помешательства,
Расскажи мне историю.
Сотвори ее из невиданных далей и сияния звезд.
Пусть зовется история Временем,
Но название сразу забудь.
Расскажи мне историю истинной радости.
-----
Мир - это притча
Я должен спешить. Я должен нестись
Куда-нибудь, где тебя нет и где
Не будет тебя никогда. Я должен
Куда-то отправиться, где Ничто
Реально, в силу того, что только
Ничто есть реальность и сверх того
Есть море света. Мир - это притча,
И мы - ее смысл. Поток машин
Свою беготню начинает, и смысл
В кишках моих расцветает, словно
Бегония, этого я не решаюсь
Назвать по имени. - О водитель!
Тот свет догони ради бога, ибо
Приходит время, когда мы все
Хотим начать новую жизнь.
Все мифологии с этим согласны.
Перевод О. Чухонцева
Как полюбить Бога
Вот оттенок правды, ведь только оттенки правдивы.
И линия, где струящийся свет тихоокеанского заката
Дрожит и мерцает, прежде чем раствориться, сообщит тебе все
О подводном ландшафте, а предсмертные хрипы отца
Откроют все вехи его жизни для некролога “Кто есть кто”.
Я никак не припомню, о чем начал тебе говорить, но хотя бы
Скажу, как ночами лежал под созвездиями и
Слушал, как стонут горы во сне. Поутру,
Их память снова чиста, и они идут размеренным шагом,
По пути, что ведет в никуда, к своему разложенью. Ночью
Вдруг вспомнят, что что-то забыли.
И стонут. В идеально отточенной боли сознавая, что
Забыли свое злодеянье, – я надеюсь, ты так не страдала. А мне доводилось...