Поэт, прозаик, переводчик Валерий КРАСНОПОЛЬСКИЙ (род. 30 октября 1947) — автор книг: «Красное поле», «Юго-Запад Москвы»

"Таганский домовой".
Памяти Валерия Золотухина.

На любимовской Таганке
жизнь кипела спозаранку, -
за билетами ломился,
не ложился спать народ...
Да и как за них не биться
и у кассы не толпиться,
если там такие лица
затевали хоровод...

Первым заводил Любимов,
шибко властью не любимый,
фантазер неутомимый
зарождал на сцене смуту,
взламывал застоя лед...

Запевал бунтарь Высоцкий,
наш таганский Гамлет жесткий,
задушевной песней хлесткой
выжигавший рабства гнет...

Рядом с ним пел Золотухин,
голосистый, большеухий,
презиравший сплетни, слухи –
наш Таганский домовой…

И не в нем была загвоздка,
что не шел «живой» с подмостков, -
это правящая горстка
страх боялась, что - Живой!

А какие были девки,
не пустые однодневки,
а ручной таганской лепки –
по плечу любая роль!
Как некрасовские бабы,
все характером не слабы
и не падкие до славы, -
лишь бы не был гол Король...

А когда раздел Таганки
души вывернул изнанкой,
кто остался за баранкой
вместе с шефом курс держать!?
Ты, Валера Золотухин,
получая оплеухи,
театр спасая от разрухи
другу мог бы так сказать:
- ничего, Володя, сдюжим,
театр наш не сядет в лужу,
были времена похуже,
но справлялись мы с тобой...
И любовь в нас не остыла
к месту, что нас породнило,
чтобы не происходило, -
твой завет остался: «Быть...»

И хотя мы стали тенью,
все равно остались теми,
кто не встанет на колени, –
а Таганка будет жить!
Март-апрель 2013.

Октябрь мой, задумчивый и страстный,
Опять пришел ко мне по дымке луговой.
И распахнув окно своим дыханьем властным,
Врывается в мой дом опавшею листвой.

Уж так заведено, что это возвращение -
Привычное для всех рождение моё.
И наступает вдруг осеннее прозрение,
И обретаю я дыхание своё.

А утром на окне слегка заиндевевшем,
Распахнутом во двор в его уснувший сад,
Я нахожу следы листвы недошумевшей,
И с грустью ухожу, чтоб с ней прийти назад.

Октябрь мой, задумчивый и страстный,
Опять пришел ко мне по дымке луговой.
И распахнув окно своим дыханьем властным,
Врывается в мой дом опавшею листвой.
---
Юго-Запад Москвы, в октябре запорошенный снегом,
Резковатый озон этих первых осенних снегов…
Открываю во всём, что сегодня поспорило с небом,
Те края, где у рек может просто не быть берегов…

Рассветает… Открою замёрзшие окна
В сад продрогший, который не мною взращён…
Я хочу, чтобы солнце согрело озябшие стёкла,
Чтобы осени цвет был хотя бы на миг возвращён.

И весенней капелью вдруг робко капель отзовётся,
Зачирикают вновь осмелевшие вдруг воробьи…
А мгновение это в народе смятеньем зовётся,
Потому что взорвались уснувшие было ручьи.

Юго-Запад Москвы, в октябре запорошенный снегом,
И мгновенье весны в ореоле осенних снегов, -
Открываю сегодня во всём, что поспорило с небом,
Потому что у чувств может просто не быть берегов.

Памяти В. Ходасевича

Отчетливо слышу далекий
измученный голос земли:
Забудь обо мне на Востоке,
На Западе звезды взошли...

И этот безумный, истошный
покоя мне зов не дает, –
навеки останусь восточным.
Но кто это в мире поймет?!

Зачатый в Синайской пустыне,
рожденный рабом на чужбине,
одной поклоняюсь святыне –
дарованному Языку!

Изверившийся, некрещеный,
причастьем святым обойденный,
с клеймом иноверца рожденный -
Язык не предам языку...

Все начиналось с Музыки...
В. Гафту

Все начиналось с Музыки...
Она мне приоткрыла тайну песнопенья.
С ног сбившая, несет меня волна
по вольному бездонному
теченью...

Я приобщился к поведенью волн,
той Музыке приверженный любовно.
Так тянет к небесам повозку вол
и чувствует, что в мире все условно.
И не желает состраданья он, –
Творец творцу не даст отдохновенья.
Та Музыка сбылась, как вещий сон,
как высшее небес предназначенье!

За что Бальмонта загубили злые модеры?

Манит безоблачная даль
Небесной синевой,
Кружится снегопада вальс
Над белой головой.
И замолкает все кругом,
Приходит тишина,
День угасает за окном,
И снова не до сна.

Я вспоминаю о тебе,
И в этот зимний час
Наперекор своей судьбе
Я думаю о нас.

Метель звала меня с собой
В неведомую высь,
Ах, мне бы крылья за спиной,
И к звездам унестись.
Паря свободно в небесах,
Увидеть с высоты
Свою любовь в твоих глазах.
Прекрасней нет мечты:

С небес упасть к твоим ногам
Раскаяния дождем,
И теплым ветром обласкать,
И успокоить сном.
Согреть бы милые уста
Дыханием любви.
Я долго жил, но не устал -
Ты только позови.

Не был знаком с творчеством Краснопольского. Открыл наугад подборку "Зов" в журнале "Октябрь" № 11 за 2004 год.
Подборка производит противоречивое впечатление. В целом - не бог весть что. Стихи о стихах. Стихи об искусстве. Что само по себе всегда не очень хорошо и вторично.
При этом, есть удачные строки, находки. Но автору словно не хватает дыхания "вытянуть" всю вещь.
"Памяти Ходасевича". 1-я строфа очень хороша. Но уже во второй вызывает недоумение эпитет "истошный" применительно к "зов". "Зов" - в высоком значении, зов Языка, которому как святыне поклоняется поэт. И почему же он "истошный"?
Связывая заключительные строки 3-й и 4-й строф, автор, словно иссякла изобретательность на рифмы, использует простую омонимию, рифмуя "язык" с "языком" в двух разных значениях этого слова.
"Во сне и наяву". В начале стихотворения - удачная пейзажность. Читая, видишь, слышишь, обоняешь эту Камчатку - ягоды, "соленый ветер окаянный". Хорошо. Но спотыкаешься в 7-й строке об авторскую ошибку "явства" (почему не "яства"?), о неуклюжую строку "уж еле ноги волоча". В конце же, ни к селу ни к городу, Камчатка - это вдруг "солдатка на передовой" и "баржа, полная взрывчатки". К чему это вторжение фронтовой тематики в мирный пейзаж нулевых?
Жизненность и свежесть исчерпаны автором первыми двумя стихотворениями. Следующие пять вещей подборки слабее. Это те самые "стихи о стихах", абстрактные рассуждения несколько свысока, с претензией на афористичность.
В несколько высокопарном "Гласе" покоробило "Бог дает и барину и слугам
в равной мере счастье испытать". Хорош автор, принимающей сословность как естественное положение вещей? Как это отдаёт снисходительным карамзинским "открытием" - "И крестьянки любить умеют". Да неужто?! Мне-то всегда казалось, что аристократизм и низость - это области исключительно духа, а не по рождению.
В "Таинстве" (опять библейски- высокопарный слог: "Глас", "Таинство") безуспешная попытка передать словами музыку. Но передана только манерность пианиста, "откинувшегося в изнеможении" и поднимающего да бросающего на клавиши руки (отдельно! попеременно! - чего никогда не бывает в действительности). Нравоучительной вывод - обращение к исполнителю, чтобы красоту по мину нёс, да бога не забывал.
В "Тане" образ далёкой возлюбленной через несколько строк досадно сбивается у автора на себя, любимого. На его стихи, которые есть самое важное в этом мире. И читатель не успевает запомнить "красивую, светловолосую" за несколько назойливым автопортретом поэта, назначение которого - вложить в читателя: "Я Поэт. У меня моление, призвание, творение, предназначение..." Как-то всё это... нескромно, что ли.
Некоторое недоумение вызывают иногда рифмы Краснопольского. Никто, конечно, не отменял простое достоинство грамматических рифм. Но "моей - твоей", "догоняя - изнемогая"... Немало заезженных "Бога - дорогу", "красоту - мечту".
А есть и просто неточные, небрежные, невзыскательные "шикшА - волоча", "неудержимо - необозримым".

Если со спамом не бороться, то он воспроизводится! И везде без знака вопроса!

Поэт, прозаик, переводчик Валерий КРАСНОПОЛЬСКИЙ (род. 30 октября 1947) — автор книг: «Красное поле», «Юго-Запад Москвы», К.Бальмонт, решён 3 года назад