Нравится ли вам образ Пьеро из Буратино?

Пьеро при виде Мальвины начал бормотать слова — столь бессвязные и глупые, что мы их здесь не приводим".))

Стихоплет... не мужик))))

Нет. Песня только нравится. Вот Артемон нравится.
https://youtu.be/Tzj6NbGXjGc

Ничего, написан с Александра Блока. Нравится, как его обработал Харитонов в "Золотом ключе"

Если из этого имени убрать "ь" - сразу образуется "перо". (с Пульчинеллой такая манипуляция не проходит) А. Толстой таким образом навязывает ассоциацию с писательской или поэтической братией. Эта советская писательская среда в образе Пьеро может долго, терпеливо без возмущения сносить бесконечные подзатыльники и затрещины и служить тирану, курящему трубку.
Но в силу своей любознательности он докапывается до истины и становится опасной для тирана, что и происходит с Пьеро, узнавшего и сообщившего опасную правду: тиран Карабас Барабас курит трубку.
Он же (писатель-поэт) узнаёт, где золотой ключик от новой жизни. А это уже грозит тирану катастрофой, зная гчто такой ключик существует и где находится, марионетки могут им воспользоваться и тогда их уже не вернуть к прежней жизни - тирания падёт. Потому тирану и необходимо снова завладеть золотым ключиком или похоронить правду о нём, разумеется, вместе с Пьеро.
Бедному поэту остаётся только бежать, несмотря на неприспособленность к реальной жизни, как сбежала уже от тирании его невеста Мальвина. Но это бегство не гарантирует его полной безопасности, поскольку у Карабаса Барабаса длинные руки, и он может добраться до своих противников и за границей, что в конечном итоге и происходит. Алексей Толстой создал очень хитрый блестящий памфлет на сталинскую реальность и на самого управителя театра марионеток, курящего трубку. Сам Тараканище Корнея Чуковского нервно курит в сторонке!

Ни один из образов мне не нравится, кроме столяра Джузеппе и особенно его друга шарманщика Карло

да, он мне симпатичен гораздо больше, чем задавака Буратино.

Не, это киркоров.

А. Н. Толстой этим образом пытался свести счёты с Александром Блоком. Но реальный Блок в некоторых делах был помужественнее и попринципиальнее "красного графа". Так что не надо про беспомощного мальвинострадальца, обсыпанного мукой)

Нет, не нравится. Хреновый он поэт, и к тому же пассивный педераст
-----------------------------------------------------------------------------------------
Тут Арле сообразил, что повозка-то не движется.

— Эй, — крикнул он першеронам, — чего встали?

— Да… это… вот… — смутился рыжий, ответственный за команду. — Любуемся! — нашёлся он и мотнул головой вправо.

Арлекин невольно посмотрел туда же и увидел ромашковое поле, посреди которого мясистый рогач-злопипундрий пялил пупицу [84]. Пялил он её усердно, но тупо, механически двигая бёдрами. Пупица держалась незаинтересованно, будто не её имели.

— Вот, смотри, — Арлекин, желая отвлечь поэта от нехороших мыслей, потряс его за плечо. — Видишь?

Пьеро глянул и отвернулся.

— Обычная пошлость бытия, — вынес он свой вердикт открывшемуся зрелищу. — А ты мне — мат, мат… Ну вот как описать всё это без мата?

— А что, не можешь? — подначил Арле. — Без мата?

— Ну, допустим, могу… — Пьеро задумался, побурчал что-то под нос, потом встал на телеге, снова принял ту же позу и заорал во всё горло:

— Злопипундрий пупицу опупил! Распупырил, пупице внутрил! И ея всея окозалупил! Озалупил, пупу разорил!

Слова поэта достиг ушей сношающейся парочки. Пупица возвела к вышине печальные очи свои, а злопипундрий вытянул шею к повозкам и угрожающе замычал. Видимо, стихи ему не понравились.
— Всё, давай хватит, — сказал Арлекин Пьерику. — Он же ща бросится.

— Утихни, невежа. Это признание, — зыркнул на него Пьеро и заорал ещё громче:

— Залупырь залупице заначил, позачал ей чадце под ребром! Злопипун во внутренность струячил, на пупынь кидался осетром!

То ли крик Пьеро разъярил зверя, то ли сравнение с осетром того как-то особенно покоробило — но злопь с чвяком вытянул из пупицы, как меч из ножен, багровый длинный уд, развернулся всем корпусом и понёсся к повозке, взрыкивая и клацая челюстями.

— Ходу бля! Ходу! — вскричал перепуганный Арлекин и хлестнул першеронов вожжами. Те вразнобой заорали что-то непотребное и дёрнули телегу. Пьеро упал за борт, мелькнули тощие ноги в грязных чулках.

— Да ты сука ебанись… — простонал Арле, спрыгивая с телеги, но по другую сторону.

Разалось глухое «бумп», сочное «бздынь» о тележный край и полузадавленный стон. Плеснуло ужасом, — как из ведра окатило — и тут же угас этот ужас. И более — ничего; это озадачивало; это пугало.

Арлекин выждал немного, потом ещё немного, и только потом осторожно выглянул из-за телеги.

Злопипудрий валялся на дороге пупырчатым брюхом кверху. Был он неподвижен и гадок, один рог сломан, морда расквашена. Хуже всего пришлось детотворному органу: он на глазах опухал, синел и раздувался, как баклажан. Видимо, злопипундрий сломал его.

У тележного борта валялся Пьеро. Прямо над ним в борту красовалась здоровенная вмятина, а промеж досок торчал кусок рога. Походило на то, что нелепый стихотворец избежал пиздеца буквально чудом. Но он был живой и относительно невредимый — Арле видел, как он дышит и слегка подёргиваетя. Злопипудрий косил на шевелящегося поэта кроваво налитым глазом, во взоре его отчётливо читалось: «если б я только мог, я б тебе кишки выпустил».

Рядом сидела на корточках запыхавшаяся пупица с надутой губой и хныкала. Это окончательно убедило Арлекина, что бояться нечего.

Он осторожно подошёл к пупице. Та со вздохом поднялась, оправила юбку.

— Извините, женщина, — буркнул Арлекин. — Он у нас дурак, — этот сомнительньый комплимент был адресован Пьеро, который как раз поднялся и принялся отряхиваться.

Да. Это образ паяца из оперы Леанковало.
Надо это понимать.
А то мужик, не мужик.
Одни крепостные на сайте.

Чmo он натуральное

да