«Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный, сумасшедший, прощающийся

Николай Тихонов — Как след от весла
( в бессонных думах о тебе).

Жизни лучшие мгновенья —
Сердца жаркие мечты,
Роковые впечатленья
Зла, добра и красоты;
Все, что близко, что далеко,
Все, что грустно и смешно,
Все, что спит в душе глубоко,
В этот миг озарено.

Отчего ж былого счастья
Мне теперь ничуть не жаль,
Отчего былая радость
Безотрадна, как печаль,
Отчего печаль былая
Так свежа и так ярка? -
Непонятное блаженство!
Непонятная тоска!
(Я. Полонский)

Юрий Визбор — Апрельская прогулка

Есть тайная печаль в весне первоначальной,
Когда последний снег нам несказанно жаль,
Когда в пустых лесах негромко и случайно
Из дальнего окна доносится рояль.
И ветер там вершит круженье занавески,
Там от движенья нот чуть звякает хрусталь.
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.
Ребята! Нам пора, пока мы не сменили
Веселую печаль на черную печаль,
Пока своим богам нигде не изменили, —
В программах наших судьб передают рояль.
И будет счастье нам, пока легко и смело
Та девочка творит над миром пастораль,
Пока по всей земле, во все ее пределы
Из дальнего окна доносится рояль.

В подлунном парке сонно ноют сверчки,
на шее неба -- не то ожерелье, не то монисто;
нет, скорее, звёзды похожи на перламутровые зрачки
плывущего кокаиниста.

И не ночь это вовсе, а жидкие сумерки с молоком --
между вечером и утром не отыскать зазора;
в эту пору, должно быть, приятно бродить с отточенным тесаком
на манер Фредди Крюгера или Маски Зорро.

Пруд затянут ряской, драной, как у попика после встречи с безбожной толпой,
глубина по колено, шлёпай Спасителем без опаски до середины;
пожалуй, сподручнее прихватить бредень, а не топор:
говорят, здесь водятся карликовые болотные ундины.

Мордочка морщинистая, волосья спутаны, глазёнки зыркают зло,
если цапнет за палец, человек покрывается рыбьею чешуёю;
так что лучше не лапать руками, а глушить эту тварь веслом,
затем приручить и жить одной счастливой семьёю.

В этом захолустном, убогом, забытом временем городке
аборигены так и плодятся, не просыхая ни на мгновение;
а в конце жизни тихо вешаются на крепко вбитом в стену крюке…
Надо бы разжиться веслом; я здесь останусь, наверное.