«Лёгкость нравится – и в мысли, и в строке, вдохновение не терпит пережима: жить –так весело, открыто, налегке, а творить

ДЫМЫ
К звёздам улетим –
и только снится нам
будут сердцу милые места
с желтогрудой птицею синицею,
с яблоком сквозным из-под листа.

Просыпаясь,
дрогнувшие веки мы
станем открывать не торопясь –
всё трудней с лужайками и реками
расставаться будет всякий раз.

Исподволь
начнут картины родины
в памяти всплывать, с ума сводя:
вот – просёлки, что когда-то пройдены,
вот – опушки в росчерках дождя.

Ну а вот –
гераневыми стеблями
исчезают в сумерках зимы,
лёгким дуновением колеблемы,
тонкие над кровлями дымы.

ЖИЗНЬ
Ненадолго, очень ненадолго
человеку эта жизнь дана –
плод взрастить, увидеть Днепр и Волгу,
ощутить, как широка страна.
Да ещё оставить отпечаток
рубчатой подошвы, где потом
понаставят временных палаток,
сообща заложат общий дом.
Да ещё хоть кончиками пальцев
дотянуться к звёздной светизне,
где с высот космических скитальцев
спутники радируют стране.
Да ещё почувствовать причастность
к тем, кому намного позже нас
суждено родиться и умчаться
самой фантастической из трасс, -
чтобы их глазами долго-долго
в бликах исчезающих планет
узнавать свою – где Днепр и Волга
и на ветке яблоко-ранет.

СОКРОВЕННОЕ
Разуться, по обочинам дорог
зашлёпать безмятежно-безмятежно,
размять ступней рассыпчатый комок,
почувствовать тепло песчинки каждой…

Когда планеты шар издалека –
а это в наши дни вполне возможно! –
покажется не более комка,
не более песчинки придорожной...
И может, в положении таком
припомним вдруг о самом сокровенном:
как по земле ступали босиком –
столь буднично и необыкновенно!

МГНОВЕНИЕ
Мильоны лет мы не встречались –
мы были снегом у зимы,
у лета мы травой качались,
не ведая, что это – мы.

Но нам с тобою выпал жребий
людьми родиться, наконец,
узнать, что есть земля и небо,
и единение сердец.

И счастливы, чьим судьбам, лицам
слиянье полное дано.
Но, к сожаленью, это длится
всего мгновение одно.

А после – никакой надежды
на встречу: бездна лет – без дна...
Не знает снег, кем был он прежде,
трава не знает, кто она.
---
Ещё не приходилось
мне за себя трястись,
хоть в дни такие вырос –
не баловала жизнь.
А вот теперь, бывает,
на том себя ловлю,
что страх обуревает
за все, что так люблю.
Боюсь за человека,
что бок о бок со мной,
боюсь за наши реки,
боюсь за шар земной.
Боюсь за это Солнце,
боюсь за ту звезду,
к которой нам неймется
наметить борозду.

ГОРОД-ВОИН
Смоленск! Когда с вершины наших дней
гляжу на эти стройки, башни, главы,
я не могу не думать о твоей
истории простой и величавой.

Спокон веков полночный всплеск зарниц
высвечивал на приднепровских склонах
глазастые отверстия бойниц
и рубчатые шлемы бастионов.

Не раз, не два захлебывался звон
чужих мечей над рвами крепостными –
не стерли крестоносцы всех времен
с лица земли твое святое имя.

Ты вновь вставал, глядел с высоких круч,
лихим огнем исхлестан многократно,
ты – феникс, щит России, город-ключ,
ты – символ нашей русской славы ратной.

Недаром враг, приблизившись едва,
нарвался на удар прямой и дерзкий,
ведь первый клич, что за спиной Москва,
здесь прозвучал, в сраженье под Смоленском.

На сталь шла сталь, на стену шла стена,
за шквалом шквал атак ожесточенных,
и образ генерала Лукина
напоминал черты Багратиона.

Солдатскому трехгранному штыку
был грозный залп «катюш» в подмогу придан,
к любому партизанскому полку
приписан был лихой Денис Давыдов.

Враг был у нас на мушке каждый день,
твоим свинцом карающим пропорот,
Стоял среди сожженых деревень
сожженный, но сражающийся город.
Стоял – непокоренный, непростой,
стоял – силен и прошлым и грядущим,
стоял – с самоотверженностью той,
которая Смоленску так присуща...
---
Звёзды, которые в нас разгораются,
в тысячу раз сильней
тех, что по небу передвигаются
капельками огней.

Вёсны, которые в нас просыпаются,
в тысячу раз дружней
тех, что ручьями перекликаются
в сини апрельских дней.

Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»... все это я написал.

вижу легкость не-использования знака вопроса в аккаунте