Современные русские лирические поэты.

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
(Аля Кудряшева)

Если считать 20 век и начало 21 современностью, было много прекрасных поэтов.

Есть очень немало выдающихся авторов. Не с "налётом современности", а именно современных русских поэтов, живущих и пишущих сегодня. Боюсь только, в погоне за внешними впечатлениями вам нужно что-то другое, менее значительное, кажущееся современным из-за расхожих узнаваемых деталей, а не являющееся им.

Музыка, складывай ноты, захлопывай
папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей
разыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую
крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не
будет.

Счастья не будет. Винить никого не
пристало:
Влажная глина застыла и формою стала,
Стебель твердеет, стволом становясь
лучевидным –
Нам ли с тобой ужасаться вещам
очевидным?
Будет тревожно, восторженно, сладко,
свободно,
Будет томительно, радостно – всё, что
угодно, –
Счастья не будет. Оставь ожиданья
подросткам,
Нынешний возраст подобен гаданию с
воском:
Жаркий, в воде застывает, и плачет
гадалка.
Миг между жизнью и смертью м умрешь, и
не жалко –
Больше не будет единственным нашим
соблазном.
Сделался разум стоглазым. Беда
несогласным:
Будут метаться, за грань порываться без
толку...
Жизнь наша будет подглядывать в каждую
щёлку.
Воск затвердел, не давая прямого
ответа.
Счастья не будет. Да, может, и к
лучшему это.
Вольному воля. Один предаётся восторгам
Эроса. Кто-то политикой, кто-то
Востоком
Тщится заполнить пустоты. Никто не
осудит.
Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не
будет.
Век наш вошёл в колею, равнодушный к
расчётам.
Мы-то не станем просить послаблений, а
что там
Бьётся, трепещет, не зная, не видя
предела, –
Страх ли, надежда ли – наше интимное
дело.
Щебень щебечет, и чавкает грязь под
стопою.
Чёт или нечет – не нам обижаться с
тобою.
Жёлтый трамвай дребезжанием улицу
будит.
Пахнет весной, моё солнышко. Счастья не
будет.

Д Быков

Жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки. Как и все, становились старше. На балконе хранили санки, под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки. В общем, в принципе — не тужили. с расстановочкой жили, с толком.

Берегли на особый случай платье бархатное с разрезом, два флакона духов от гуччи, фетра красного полотреза, шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки. А в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.

Время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки, и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки. Фетр моль потихоньку ела, лодка сохла и рассыпалась. И змея, заскучав без дела, в водке медленно растворялась. Санки ржавились и рыжели. Испарялся закрытый гуччи. Жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.

Он пришёл, как всегда, внезапно. Мыла окна, и поскользнулась. В тот же день, он упал с инфарктом. В этот дом они не вернулись.

Две хрустальные рюмки с водкой, сверху хлеб, по квартире ветер. Полным ходом идёт уборка, убираются в доме дети.

На помойку уходят санки, сумка с лодкой, дырявый фетр. Платьем, вывернув наизнанку, протирают за метром метр подкроватные толщи пыли. В куче с хламом — духи от гуччи.

Вот для этого жили-были.
Вот такой вот «особый случай».

Мальвина Матрасова.