Откуда в программе - ГВОЗДЬ?

По редакции газеты бегает ответственный секретарь и сокрушенно вздыхает (а иногда и кричит) : "Гвоздя нет! " И все сотрудники чувствуют себя виноватыми, ибо знают: номер без гвоздя - это не номер, а стыд.

Родители, вернувшись с эстрадного представления, рассказывают бабушке об интересных номерах. "Но гвоздем программы, - могут сказать они, - было выступление Евгения Петросяна".

А иной раз в разговоре можно услышать и такое:
"В этом - гвоздь всего".

Что же это за гвоздь? И в родственных ли он связях с обыкновенным, всем известным гвоздем, который можно вбить в стенку?

Да, это родственники, притом самые что ни на есть близкие. Но дело в том, что "гвоздь" в русском языке имел только свой, прямой смысл и никакой другой образной нагрузки не нес.

А вот во Франции гвоздем - "клу" - называют не только металлический стержень со шляпкой, но и "самое значительное, главное, заметное".

И вот под влиянием иноязычного слова, имеющего переносное значение, наш "гвоздь" также зажил второй, образной жизнью. Такое явление языковеды называют семантической калькой.

Теперь вам станет понятным, что ответственный секретарь газеты сокрушался из-за отсутствия боевой, принципиальной, интересной статьи - главной статьи номера. А родители сочли самым интересным, самым значительным номером вечера выступление Петросяна.

Если вы услышите теперь, что такая-то пьеса "гвоздь сезона", обязательно посмотрите ее в театре. Она должна быть замечательной.

Это образное значение слова «гвоздь» проникло в русский литературный язык в начале 90-х годов XIX в. «Гвоздь выставки» , «гвоздь сезона» — калькированный (то есть дословный) перевод французских словосочетаний "le clou de l'exposition", "clou de la saison".

Происхождение оборота связывают с формой Эйфелевой башни, построенной к Всемирной выставке 1889 года в Париже и вызвавшей сенсацию. Почему-то посетителям выставки башня показалась похожей на гвоздь, и общественность возбуждённо заговорила о «гвозде выставки» . Должно быть, французские гвозди выглядят немного не так, как русские.

Историк и критик Владимир Стасов в статье «Выставки» , опубликованной в 1898 году, пишет: «Когда выстроена была Эйфелева башня, — эта уродливая, противная затея из железа тотчас прославилась на весь мир. Тысячи, десятки тысяч людей восхищались ею, а приехав в Париж, первым делом спешили полюбоваться на безобразное чудовище и вскарабкаться на его террасы.

И тогда же для перезванивания о столь драгоценной всем новой художественной гадости было выдумано и пущено на новое слово – ”le clou de l'exposition“ (гвоздь выставки) . Это нелепое слово было еще нелепее самой Эйфелевой башни, но оно оказалось аппетитным и любезным для большинства, и с тех пор нет от него отбоя. Обрадовалась толпа, и твердит его вот уже целых десять лет. Десять лет! Чего-чего только не перешло и не случилось в эти десять лет.. . а банальное слово из Парижа все продолжает развеваться над миром!..» .

его забил муж уходящий от жены, в ответ на упрек что он в доме не забил ни одного гвоздя ))))

Ко всемирной выставке 1889 года в Париже было приурочено открытие похожей на гвоздь Эйфелевой башни, что произвело сенсацию. С тех пор в язык вошло выражение «гвоздь программы»
Оцените ответ))))

Не гвоздь, а шило