Вот тороидальные ежики ходят причесанными, а сферическим так и ходить лохматыми?

маленькая лысина решает проблему.

боюсь местные философы не знают топологию.

Ох уж эти бублекообразные=), то ТО им не так, то ЭТО...

ушки у тебя... не причёсанные))))

какого Вы пола для начала Обезьянка...)

глядишь, с возрастом и станут октороидальными. всё течёт-всё изменяется

Краб у газгольдера на гибридном грибном тротуаре вот-вот и полетит на полюс через космос вместе с экспедицией апельсиновых Лиссабонов по немыслимой глиссаде, нисходящей, как глиссандо в подвалы толуола и мутона. Вот только дайте распрямиться пружинке молока, и будет фантастический прыжок! Карбид в шампанском нервничает, как обпившийся чаговым чаем Чапаева распаренный Чегевара. Раскатывая рулоны рубероида в полосы стреляющего звука канонады, раскатистый гром сотрясает небеса, как максимальную резонаторную полость. Прорабы рады, как рады прорабы! Мы не рабы, рабы немы, прорабы! Наелся, наконец-то, Нострадамус, Коперник тоже, кажется, наелся. И примус, торжествуя, рвется в космос, где радостно полощется Гагарин и гетеродин вертит мандарин по эллиптической орбите. Привет тебе, веселый, озорной, задорный и лихой апокалипсис! Смените энерджайзер Беатриче, бойчей бойскаута сегодня скачет Бирма, бьет в барабан сурок сырком «Орбита» , и воздвигает суперстяг на сверхрейхстаг Кантария, танцуя в стиле кантри танец танго. А может, манго. Или кока-банго. Кавалергард Бергольц колотит в рынду – ему обрыдла томная Долорес. Сейчас я выражусь загадочно совсем: «Умора кварты мегаполис семь» . Нектарные фигуры гиацинта похожи на балет былого мыла. Это просто добела засахаренный хрустящий мёд. Кургузый кварк в картузе от Кутюрье совсем запутался в забавной кутерьме. И кувыркается, и кувыркается. Безостановочно. Забудь, что растет уже елка, которую распустят на доски для наших гробов, магнолия могилы соскользнет в глобальном белом мыле монгольфьера. Всё будет в облаках и пеньюарах. И в нежных, как Наташа, парашютах. Нас радует столичный апельсин стекающей капели с сосулек жидких и холодных, как квартира на улице Некрасова у морга. Бартакальяна – брат кальяна, весь только что как из гиперпространства: поскрипывает свежей кожей, как кочан. Врач Парацельс по прозвищу «врацельс» держал винтовку нежно, словно скрипку. Винтовка толкалась, как живая. И вот он – выстрел в медузу! Великий выстрел, разом превращающий медузу в памятник медузе, построенный из полиэтиленовых пакетов, заполненных густой водой с соплями. Там, в памятнике, винтовка изучала пулей, как роботом, процесс гомогенизации пастилы, медленный, как томление Томы Топлесс. Ей снились обезьяны в фанерных плавках и рейтузах из бочкотары. Стекающий как груди стеарин похож на лечащего Парацельса – он высший ароматный вазелин, втираемый в нутро Бартоломео. Однако посмотри в окно! Матросы пачкают компрачикоса у реки из льда, теллура, никелированной воды и сталеваров. Смешная Беатриска бьет сырыми пятками о кафель в душевой. Фантастика: вот капельмейстер. Он гладит ей капроновую ногу, и рука читает надпись Брайля: «Шерлок Холмс» . На автомойке всюду – посмотри, свисает влюбчивый, приветливый Василий. А мы пришли с отрыжкой из помойки, горбатой грыжей межпозвоночных дисков, скрипит люмбаго с чемоданом ишиаса, который льется по бокам бутылки широкой бакенбардой характерной. Он крутит гастроли на пальце, образуя сияющий диск ослепительней солнца и золотистой весенней воды в слиянии спиц велосипеда. На горизонте изобильной гроздью уже висит рассвет в жилетке от «Дорстроя» , и катафотом ослепляет первый луч. Будь счастлив, скушай свежий бртуч.
------------------------------------------------------------------------------------------------