"То, чего нам не хватает - В том, что есть уже у нас", Ценность зависть умаляет Скрытым смыслом через раз. (Вопрос далее)

Подключим-ка воображение..
Зависть не может вызвать то, чего у тебя нет и не могло бы быть. Зависть возникает вместе с желанием обладания, когда воображение рисует наслаждение по примеру иных людей как ты сам мог бы данным богатством распоряжаться, наслаждаться.
Ценность того, чем ты обладаешь, в свете сказанного теряет роль, ибо уже тусклый свет воображения освещает твое личное достояние, состояние. Хотя при этом ты можешь вполне успешно пользоваться тем, чем обладаешь, не испытывая ни малейшего недостатка.
Можно представить и такой образ: огонь в камине, у которого сидишь. До тех пор пока только получаешь пользу от света и тепла огня, добавляя дров, отдавая тем самым то, что тебе принадлежит по праву, приобретаешь то, что и желал. Когда начинаешь считать так: раз дрова мои, значит огонь тоже мой, замахиваешься на то, что не может тебе принадлежать, пытаешься управлять тем, что само по себе свободно...
Видимо, я отдалилась от темы, просто сегодня над этим думала.. Зависть ведь бывает к чудесам Природы, стихии, пока человек принимает правила игры, стихия к нeму милостива, учит и награждает его по реальным заслугам.
А вообще когда начинаешь обладать большим, в чем нуждаешься, оно начинает забирать энергию, вместо того, чтобы ее давать! Так какова реальная ценность зависти к большему?

Имею впрок без зависти ...

«Этот день… все как в тумане… Как нас выгнали из дома? Как везли? Помню большое поле возле леса… Выбрали сильных мужчин и приказали им рыть две ямы. Глубокие. А мы стояли и ждали. Первыми маленьких детей побросали в одну яму… и стали закапывать… Родители не плакали и не просили. Была тишина. Почему, спросите? Я думал… Если на человека напал волк, человек же не будет его просить, умолять оставить ему жизнь. Или дикий кабан напал… Немцы заглядывали в яму и смеялись, бросали туда конфеты. Полицаи пьяные в стельку… у них полные карманы часов… Закопали детей… И приказали всем прыгать в другую яму. Стоим мама, папа, я и сестренка. Подошла наша очередь… Немец, который командовал, он понял, что мама русская, и показал рукой: «А ты иди». Папа кричит маме: «Беги!». А мама цеплялась за папу, за меня: «Я с вами». Мы все ее отталкивали… просили уйти… Мама первая прыгнула в яму…
Это все, что я помню… Пришел в сознание от того, что кто-то сильно ударил меня по ноге чем-то острым. От боли я вскрикнул. Услышал шепот: «А тут один живой». Мужики с лопатами рылись в яме и снимали с убитых сапоги, ботинки… все, что можно было снять…
«Помогли мне вылезти на верх. Я сел на край ямы и ждал… ждал… Шел дождь. Земля была теплая-теплая. Мне отрезали кусок хлеба: «Беги, жиденок. Может, спасешься».
Деревня была пустая… Ни одного человека, а дома целые. Хотелось есть, но попросить было не у кого. Так и ходил один. На дороге то резиновый бот валяется, то галоши… косынка… За церковью увидел обгоревших людей. Черные трупы. Пахло бензином и жареным… Убежал назад в лес. Питался грибами и ягодами. Один раз встретил старика, который заготавливал дрова. Старик дал мне два яйца. «В деревню, – предупредил, – не заходи. Мужики скрутят и сдадут в комендатуру. Недавно двух жидовочек так поймали».
Однажды заснул и проснулся от выстрела над головой. Вскочил: «Немцы?». На конях сидели молодые хлопцы. Партизаны! Они посмеялись и стали спорить между собой: «А жиденыш нам зачем? Давай…» – «Пускай командир решает». Привели меня в отряд, посадили в отдельную землянку. Поставили часового… Вызвали на допрос: «Как ты оказался в расположении отряда? Кто послал?» – «Никто меня не посылал. Я из расстрельной ямы вылез». – «А может, ты шпион?» Дали два раза по морде и кинули назад в землянку. К вечеру впихнули ко мне еще двоих молодых мужчин, тоже евреев, были они в хороших кожаных куртках. «От них я узнал, что евреев в отряд без оружия не берут. Если нет оружия, то надо принести золото. Золотую вещь. У них были с собой золотые часы и портсигар – даже показали мне, – они требовали встречи с командиром. Скоро их увели. Больше я их никогда не встречал… А золотой портсигар увидел потом у нашего командира… и кожаную куртку… Меня спас папин знакомый, дядя Яша. Он был сапожник, а сапожники ценились в отряде, как врачи. Я стал ему помогать
Первый совет дяди Яши: «Поменяй фамилию». Моя фамилия Фридман… Я стал Ломейко… Второй совет: «Молчи. А то получишь пулю в спину. За еврея никто отвечать не будет». Так оно и было… Война – это болото, легко влезть и трудно вылезти. Другая еврейская поговорка: когда дует сильный ветер, выше всего поднимается мусор. Нацистская пропаганда заразила всех, партизаны были антисемитски настроены. Нас, евреев, было в отряде одиннадцать человек… потом пять… Специально при нас заводились разговоры: «Ну какие вы вояки? Вас, как овец, ведут на убой…», «Жиды трусливые…». Я молчал. Был у меня боевой друг, отчаянный парень, Давид Гринберг, он им отвечал. Спорил. Его убили выстрелом в спину. Я знаю, кто убил. Сегодня он герой – ходит с орденами. Геройствует! Двоих евреев убили якобы за сон на пост. Еще одного за новенький парабеллум… позавидовали. Куда бежать? В гетто? Я хотел защищать Родину, отомстить за родных. А Родина? У партизанских командиров были секретные инструкции