Приходилось ли вам отбиваться от демонов непрожитой жизни ваших родителей или учителей по жизни?

Спрашиваете! Почти всем приходилось.

Не очень то вышло. Сейчас страна воюет. С довольно сомнительной перспективой.

А может и впрямь купить квартиру на острове Попова, провести Интернет и жить отшельником с той разницей, что вокруг меня будет море, и вообще - остров - это звучит складно с отшельничеством?.. Дети меня не любят, да и я их разлюбил. Знаете, есть разница между "люблю" и "должен любить". Конечно, долг любви между нами есть, но никто уже не выплачивает ни долг, ни проценты.

Пожалуй, самое худшее - это суд пошляков. За восемь лет в Интернете я уже столько раз был подсудимым, что нажил себе, похоже, болезнь. Каждый день вот уже три года я страдаю переносимыми и не слишком обременительными страданиями - над ушами, говоря военным языком "на два часа" - появляются и долго не исчезают "пятна стресса" - ощущения типа мурашек, только стоячее. Иногда захватывает уши.

И вот я думаю: когда пошляк судит, он надеется, что приговор будет приведен в исполнение. Но на какого палача он надеется? Не на того ли, что сидит у меня внутри и следит, внимательно ловя подходящий приговор? А если так, то откуда взялись во мне мои палачи, прямо сейчас стягивающие кожу на моём затылке как шапочку, снимаемую за помпон? Могу ли я в соответствии с аналитической теорией считать их демонами, в которых превратились моральные воздействия на меня моих родителей?

Отец стегал меня шлангом герметизации кабины. Военный летчик в связи с глухотой на одно ухо переведенный на работу в газету, он бывал в командировках на военных аэродромах, там, наверное, шланг и прихватизировал. Когда он меня бил, было страшно. Но не обидно. Мать тоже прикладывалась. Она выстегала нас с Толиком Белокопытовым электрическим проводом, который мы нашли на чердаке соседской пятиэтажки. Била она нас в каком-то помрачении, была ли она вообще в тот момент психически здоровой? В детском саду на сонном часе мы лежали на животах - спины были иссечены в кровь. Нянечки вздыхали - кто ж вас так? Лучше бы не вздыхали. Из их сострадания я заключил, что я - страдалец. А если бы они не сострадали - я бы этого не заключил. Опять же во дворе кумушки осуждали мать, а родители Толика написали заявление и мать привлекли к суду. Так в пять лет я узнал о существовании слова "истязание". Но сначала мне не было обидно - я даже радовался, что на спине у меня полоски, и я похож на тигра. Когда нянечки меня жалели, я так и говорил: "Я теперь тигр!" Но они не улыбались, а только качали головами, видимо, чувствуя ужас и жалость, а одна - самая добрая, даже утёрла слезу. Так я узнал, что моя мать совершила то, что я имею полное право не прощать ей всю оставшуюся жизнь. И я решил ей этого не прощать. Не потому, что я ее обвинял и был на нее обижен, а потому что "общество" дало мне на это право и вчинило мне это в обязанность. С тех пор прежней любви с матерью у нас уже не было. По чердакам и крышам лазать я не перестал, скорее это они перерастали - быть для меня волшебным местом.

Отец хотел, чтобы я стал военным и в 16 лет сделал всё, чтобы отдать меня во Львовское военно-политическое училище. А мать хотела, чтобы я как дядя Вова стал честным рабочим, у которого "руки в мозолях, а честь не в позоре". В результате я слежу за военными сводками, интересуюсь новинками военной техники, а в былые времена два года работал фрезеровщиком. Рабочие показались мне не такими уж и честными. Они были ворчливы, говорили о деньгах, смеялись чудовищно тупым шуткам, своровали у меня из шкафчика 170 рублей и носки в придачу. Армия тоже оказалась совсем не похожей на образ, созданный в голове отца. Как ни странно, военные журналисты в то время не только могли не знать, но и должны были не знать, что происходит в армии на самом деле. Отец любил поговаривать: "Мы должны каждый день капать на мозги. Капать и капать". Вообще родители мало на меня повлияли. Больше - другие дети. Это мои настоящие демоны.